В другой раз он застал на камбузе боцмана. Покрытый татуировками мужчина сидел на ящике с сушёными овощами, обнажённый по пояс, а Белль, прикусив нижнюю губу, аккуратно сшивала края раны, полученной боцманом в недавнем бою. Она была так поглощена своим занятием, что даже не заметила вошедшего капитана. Зато Джукс заметил и нехотя привстал — отдавать честь и вытягиваться по струнке среди пиратов не принято, но оказать уважение было надо.
— Тш-ш, — успокаивающе пробормотала девушка, — я почти закончила, — она накрыла своей маленькой ладонью одно из изображённых на плече боцмана морских чудовищ, надавила, усаживая своего пациента обратно, и тут увидела стоявшего у переборки хозяина корабля. Лицо Белль — только что почти ласковое — вмиг стало бесцветным, разгладилась складка между бровей, заледенел взгляд. И что-то шевельнулось в душе у Киллиана, что-то похожее на зависть, — точно и ему захотелось хоть немного той теплоты, с какой Белль только что смотрела на Била Джукса.
Комментарий к
Имена пиратов я нагло заимствую из “Питера Пэна” Барри, но считаю, что этого мало для того, чтобы ставить в шапке кроссовер.
========== Часть 3 ==========
«Она ещё узнает, что дружить с пиратами опасно», — мстительно думал Киллиан, прикладывая к губам фляжку с ромом. Но, вопреки его ожиданиям, никто из команды так и не использовал девушку по прямому назначению. «Боятся гнева Тёмного», — объяснял себе странную деликатность своих ребят Киллиан. — «Или брезгуют его подстилкой».
Как бы то ни было, на честь девушки никто не посягал, а Киллиан день за днём наблюдал, как Сми рассказывает Белль о Питере Пене, пока та подшивает обтрепавшиеся края его неизменной шапочки. Как Чекко, суетясь и смущаясь (смущающийся Чекко — записать в бортовом журнале как главное событие дня!), вручает девушке серебрённый гребень, захваченный при последнем абордаже. Как Робт — угрюмая пороховая обезьяна — улыбается, случайно встретившись с Белль взглядом.
Женщины на борту Веселого Роджера не задерживались. Иногда ночевали в капитанской каюте, пока корабль стоял на причале, но не более того. И дело не в дурных приметах. Это было место Милы — и оно должно было оставаться свободным. Всегда… Мила была не просто его женщиной. «Весёлый Роджер» стал ей домом, команда — семьёй. Она не отсиживалась в трюме во время захвата кораблей, никогда не заглядывала на камбуз и не колола пальцы иглой. Когда её платье рвалось, она требовала у Киллиана достать ей новое. Вскоре платья сменили широкие шаровары и кожаные штаны. Мила ничего не боялась и научилась орудовать саблей не хуже любого из команды. А пленница… Говорила вполголоса, застенчиво опускала глаза, когда ловила на себе слишком уж пристальные взгляды, и стоило Киллиану обратиться к ней — поджимала губы и бледнела — что было заметно даже под слоем загара. «Не удивительно, что её связали с Крокодилом узы истинной любви», — усмехался Киллиан про себя. Он-то помнил, каким ничтожеством Румпельштильцхен был раньше — до того, как обрёл магию и покрылся крокодильей кожей. Что ж, они подходили друг другу. Белль была такой же заурядной, ничем не отличалась от десятков других женщин, что млели от взгляда капитана (или от звона серебряных и золотых монет, что никогда не переводились в его кошеле), и пищали при виде крови.
То, что Белль не млела и не пищала, Киллиан замечать не хотел. Он по звёздам прокладывал путь в Аграбу — нужно было выполнить очередное поручение Пена, а после… Брать возлюбленную Крокодила в воды Неверленда Киллиан опасался. Он собирался разделить команду: самых верных оставить на «Роджере», под командованием Старки — его первого помощника, а самому причалить к туманному берегу на каком-нибудь торговом судне. За этим дело не станет, было бы море милостиво. Киллиан свернул карту трубкой, спрятал буссоль и квадрант в инкрустированные янтарём ящики бюро, которые смотрелись бы уместнее в каком-нибудь дворце. Хлебнул вина — ночь обещала быть долгой: пора сменить Старки у штурвала. Ещё чуть-чуть — и Мила будет отомщена. Киллиан на мгновение опустил веки, пытаясь вызвать в памяти её образ. Столько лет прошло, и черты, когда-то выученные наизусть, смазывались и расплывались за завесой времени. Жесткие чёрные кудри, губы мягкие, податливые, чуть солёные на вкус, а глаза… Должно быть, голубые. Точно, голубые — он много раз говорил Миле об этом, сравнивая её взгляд то с сиянием сапфиров, то с небом в штиль. Но теперь эти слова потеряли свой смысл: небо, камни, морская вода — какое отношение они имели к его любимой женщине? И в темноте под веками ему привиделись совсем другие глаза — тоже голубые, но не Милы, не её. Киллиан тряхнул головой, избавляясь от наваждения, и выругался сквозь зубы.
***
Косой ветер нехотя надувал паруса, поскрипывали реи, волны бились о борт. Небо было безоблачным, и Киллиан время от времени задирал голову, следя за тем, чтобы созвездие Весов оставалось лево по борту. Вахта только начиналась. На его долю достались сегодня те сонные предрассветные часы, когда даже самых стойких одолевала дремота. Впрочем, у штурвала особо не подремлешь. И всё же, монотонный плеск и почти непроглядная тьма притупляли чувства. Поэтому, услышав скрежещущий звук, Киллиан среагировал не сразу, приняв его за крик птицы или скрип мачты, согнувшейся под внезапным порывом ветра. Только когда скрежет раздался снова, сообразил: лебёдка! Какого чёрта…
Киллиан резко втянул носом холодный ночной воздух, выпустил штурвал, вставил стопор под румпель. Лебёдка заскрежетала снова. Это могло означать лишь одно: предательство. Кому и зачем могло понадобиться тайно, в ночи, спускать на воду шлюп? Кто-то из его команды в сговоре… с кем? С капитаном Чёрная Борода, посулившим большой куш за сдачу корабля? Или с королевским флотом? Только какого из королей… Хотя, Киллиан успел насолить им всем.
Он двигался бесшумно, сожалея о том, что сейчас при нём лишь кортик. Киллиан был отличным фехтовальщиком, но против сабли короткий клинок почти бесполезен. Желая получить преимущество хотя бы в неожиданности, Киллиан в несколько шагов достиг борта и взглянул вниз. Шлюп уже качался на волнах, а по шторм-трапу спускался… нет, спускалась… Проклятая девчонка! Киллиан спрятал лезвие обратно в ножны: её он скрутит и без этого. Он прикинул расстояние, оперся здоровой рукой о невысокие перила, и, перемахнув через них, легко прыгнул вниз, в лодку.
***
Они не упали в море только чудом. Плоское днище ходило ходуном под ногами, шлюп накренился, зачерпнул бортом солёную воду. Повисшая на верёвочной лестнице Белль с размаху толкнула Киллиана ногой в грудь. Падая на спину, он увлёк Белль за собой, ухватив за лодыжку, и попытался перекатиться на неё, прижать своим весом к днищу. Белль отчаянно сопротивлялась. Кусалась, царапалась, пиналась, выворачивалась, не обращая внимания на льющуюся воду, раскачивая шлюпку, но исход был предрешён.
Спустя несколько минут Белль, обездвиженная, связанная по рукам и ногам, лежала на дне шлюпа, а капитан, несмотря на качку, возвышался над ней тёмной громадой.
— Чтоб тебя разорвало, шваль сухопутная, — выругался он сквозь зубы, и Белль увидела, как дрогнул его силуэт. — Дура.
Белль напряглась, готовясь к новой борьбе, но силуэт исчез, а она так и осталась лежать лицом в небо. Разгорячённую кожу обдувал ветер, платье намокло, связанные верёвкой ноги лежали в луже, а плечи упирались в жёсткое сидение. Она попыталась привстать, но верёвки на ногах и ремень, стягивающий за спиной её локти, ограничивали движения. Так что ей ничего не оставалось, только лежать и смотреть в небо. Когда что-то пошло не так? В её плане изначально было слишком много допущений и слепых пятен. И риска: устраивать побег в вахту капитана — безрассудство. Но иначе Белль поступить не могла: если бы её бегство состоялось, оно стоило бы жизни рулевому. Шлюп подбрасывало на волнах, и на мгновение Белль показалось, что её уносит прочь от пиратского судна. Только показалось. Белль закрыла глаза, погружаясь в неглубокую дрёму, а когда она их открыла — звёздное небо над ней побледнело и дало крен. Лебёдка рывками поднимала шлюпку, и с каждым рывком к Белль всё яснее приходило осознание: однорукий капитан не даст ей возможности совершить вторую попытку.