Через неделю, через две…
— Николай Александрович, скажите честно, почему вы решили обратиться именно ко мне? Мы работали рядом, но тепла между нами не было. Я не приучен лезть на глаза начальству, а вы были моим начальником. У меня случались проколы, мне от вас попадало. Говорю это не в упрек, это все нормально… И вот вдруг вы обращаетесь ко мне.
— Значит, честно? Тогда начну с главного. Ты самая незаметная фигура в этой ситуации. Близким ко мне тебя никогда не считали. В то же время ты не замазан взятками. Значит, предельно честный человек… Если скажешь «да», я уверен — сделаешь.
— Признаюсь, все это странно звучит, — пожал плечами Таштемир.
— Нисколько. Все сводится к двум аргументам. Тебе можно доверить дело. Это раз. — Бакалов загнул большой палец. — То, что ты не на виду, дает возможность тихо уйти и довести дело до ума. — Он загнул все остальные пальцы и сжал ладонь в кулак. — Это два.
— Аргументы не безупречные, но кулак убеждает.
— Я именно на него и рассчитывал, — сказал Бакалов и грустно улыбнулся.
— Только пойми, Тагатемир, я не собираюсь делать из тебя слепое орудие своих заблуждений или амбиций. У тебя остается выбор. Решай сам — стать тебе курьером или тихо отойти в сторону. Сейчас не то время, когда ты должен подчиниться мне, бросить копыто под козырек и выполнять, что приказано.
— Вы сомневаетесь во мне, Николай Александрович?
— В себе, дорогой. Прежде всего, в себе. Потому имею право сохранить свободу решения для тебя.
— Вы знаете, что я отвечу.
— Ты действуешь по инерции. Пойми, если скажешь «да», то отступать будет поздно.
— Считаете, это опасно?
— И да и нет. Для меня однозначно — да. Для тебя — нет. Ты — почтальон. Человек при пакете. Напрямую тебя не возьмут. Косвенно надавить у них нет возможности. Семьи не имеешь. Значит, с этой стороны неуязвим. До Москвы — самолетом, назад, как говорят, на коне… А я для них представляю постоянную опасность. Ты помнишь, что произошло с Алимжаном Тураевым? Помнишь, но сам не видел. Это твое счастье. Ты был в отпуске. А я приехал к месту происшествия первым. Его сбил самосвал… Он был моим товарищем. Он первым вышел на след организации, начал копать и на чем-то прокололся. Правда, они не знали, кто за ним стоит. Тем более что милиция официально дела не вела. Больше того, сделали намек всем, кто мог быть в курсе его дел, чтобы не высовывались. И заметь, Таштемир, никто сверху от нас не потребовал — кровь из носа, но найдите виновных! Все ограничилось административным расследованием. Тураев, мол, был пьян, сам виноват и всякая такая чепуха. Я довел его расследование до конца, Таштемир. У меня теперь документы и материалы. Сто метров звуко-видеопленки. Нет одного — сил и возможности доставить все это в Москву.
— Один вопрос, Николай Александрович. Это точно криминальная организация? Или все в рамках закона?
— Правильный вопрос, Таштемир. Говорят, каждый из нас способен спросить академика о таком, чего он не знает.
— Я понял. Только это формулируют проще: один дурак своими вопросами может поставить в тупик всех умников сразу.
— Ты огрубляешь, но смысл уловил. Твой вопрос не имеет однозначного ответа. Пока. Завтра такой ответ будет.
— Не понял, Николай Александрович.
— Идет война, Таштемир, а у нее свои законы. Поэтому выбрось из головы, что мы с тобой представители государства, слуги правопорядка. Такое нынче горбачевское время, что государство раздрызгано правителями, а законы стали никчемными бумажками. Сегодня все решает сила. А она у тех, у кого много денег. И эти деньги восстали против системы, которая делала чиновников никем, как только их выталкивали из руководящих кресел. Теперь они хотят всегда и везде сохранять свой вес и место, потому как туго набили свои кошельки. И вот за это право идет борьба.
Таштемир поставил пиалу на стол.