Как следствие длительного пребывания на болотах у людей начинались галлюцинации, а нередко, в мутной жиже топей проглядывались очертания человеческих тел, и увидевший их никогда не мог знать наверняка, с чем столкнулся на самом деле: с настоящим трупом или же вывертом собственного ума.
Так или иначе, но трупов здесь, за долгие годы, и правда, накопилось множество. Что-то в трясине удерживало тела от разложения, а отсутствие жизни гарантировано сохраняло останки на века в практически нетронутом виде. Всех покойников Гвадатаи приносили сюда; болота для племени - священное место. И не менее священным местом для них была река Араи, что на языке туземцев означает "вода".
Близость деревни легко определялась по шуму реки. К тому месту болота заканчивались, благо та их часть, по которой шли охотники была самой узкой и потому - сравнительно легко преодолеваемой, по сути - ответвление от основной части болот, а уж она-то была грандиозной и выходила далеко за условные границы владений Гвадатаи - ненаселенную животными черту в преддверии обители Бога из пещеры. Остальные болота были населены очень даже густо, челюсти одного из представителей тамошней фауны украшали голову вождя. Аборигены не имели представлений о регалиях власти у народов цивилизованного мира. Их предки - древние ултарцы, будучи высокоразвитой и самобытной цивилизацией, не носили корон, так что это примитивное их подобие было его собственным изобретением; вопрос лишь в том, приживется ли?
Охотники вернулись в деревню, когда день был в самом разгаре. Первыми их встретили играющие дети, еще на подходах к ней. Малыши худощавые, но здоровые, в лучшем возможном виде для условий проживания. Их головы были туго перевязаны веревками, за счет давления которых растущие кости черепа искривлялись, а голова становилась длиннее. Местные плели их из растительных волокон; веревки получались крепкими и устойчивыми. Старший среди детей, их предводитель, выглядел лет на восемь, младшему - не исполнилось и шести.
Ребята гоняли стайками вокруг усталых путников и без конца голосили, отчего на каменных лицах некоторых из мужчин возникли слабые подобия улыбок - у Гвадатаи открытое проявление эмоций не было в числе благодетелей.
Львиная доля внимания ожидаемо досталась бесчувственному чужаку: дети опасались приближаться к нему, и только наиболее бесшабашные и озорные мальчуганы позволяли себе тыкать длинными и тонкими палками, сужающимися к концу. Получая уколы, и зачастую весьма болезненные, человек вяло дергался, недовольно хмурился, но не приходил в сознание, находясь в глубоком бреду. Каждый раз, дождавшись ответной реакций, шалуны сперва радостно хихикали, а после, замечая суровые взгляды взрослых, пристыженно отходили в сторону и некоторое время держались поодаль.
Хижины начинались на возвышенности и размещались по кругу. Одноэтажные и не имеющие углов здания. Примечательным в их строении было отсутствие окон и толстые стены. Последнее достигалось за счет предварительной подготовки материала. Стены состояли из связок средних по диаметру веток (чуть толще, чем могла обхватить рука взрослого мужчины), а также обрубленных стволов деревьев нижних ярусов, которые ближе к реке встречались чаще, чем в глубине Леса; связки выстраивались в ряд, а прорехи между ними замазывались грязью. Тот же подход наблюдался и применительно к полу, с поправкой на количество веток в связке; пол был плотнее стен. Хижины садили на сваи, а пространство между землей и зданием забивали хворостом. В некоторые дни, перед ночевкой, хворост смачивали водой. Крышу делали в два этапа: сначала каркас, затем, поверх него - кровля, и точно также щели замазывали и забивали чем ни попадя. В дождливые сезоны крыши дополнительно покрывали широкой листвой.
Прямо напротив входа в деревню стоял дом вождя и по совместительству общинный дом - он был больше и содержал несколько комнат. Здесь решались важные для племени вопросы, а у его входа, на главной площади, происходили все церемониальные обряды. Учитывая же уровень организации племени, все важные моменты в жизни Гвадатаи автоматически зачислялись в разряд церемониальных. И точно также автоматически дом переходил от старого вождя к новому, вместе с эстафетой власти.
Шаман же обитал за чертой деревни, у одного из входов в пещеры, самого большого и видного, который, в силу приведенных качеств, людьми считался за главный. Сомнительно, впрочем, что обожествляемое ими существо, живущее в тех ходах и полостях, - существо столь рьяно почитаемое Гвадатаи, понимало существенную разницу между этим выходом на поверхность и остальными. Хижина шамана в отличии от основной массы зданий, скорее напоминала шалаш, нежели полноценный дом.
Русло Араи расположилось по левую сторону от деревни, в десяти шагах от крайней избы. Течение здесь было стремительным и вскоре разрешалось в водопад, грохот которого сопровождал жителей деревни в их повседневной жизни, от первого вздоха и до заката дней. Особенно символичной в связи с этим представляется традиция Гвадатаи хоронить усопших на болоте: в тишине и неподвижности трясины, они просто обязаны были обрести покой и не докучать потомкам своим нежелательным присутствием, что, как правило, и происходило. Только редкие мертвецы возвращались обратно, по ночам ходили возле дома и стучались в стены, беспокоя сон живых. Отчасти поэтому стены и делали такими толстыми, а вот дверей здесь не использовали - вместо них вывешивали шкуры; мертвецы же, согласно верованиям, не могли войти в дом без приглашения.
В некоторые из ночей, наступление которых просчитывали заранее по здешнему календарю, шкуры снимали и специальными прямоугольными конструкциями запечатывали входы, пережидая опасное время. Тогда воздух переполняли ядовитые миазмы, и никто из Гвадатаи, за исключением немногих посвященных, не знал откуда те берут начало. Большинство предполагало - со стороны топей, но дураков выяснять наверняка не находилось. В подобные ночи жители запирались в хижинах так плотно, что отравленный воздух не проникал внутрь. Запасов кислорода же в помещениях как раз хватало отсидеться, пока отрава не уляжется. К утру растительность в округе увядала, но очень скоро джунгли восстанавливались от потерь.
Когда процессия приблизилась к деревне, шаман самолично вышел встречать охотников, высматривая что-то среди добычи подслеповатым взглядом. Могло бы показаться, что им движет провидение, однако присутствие знахаря в черте деревни было оправдано распределением обязанностей: пока вождя нет - он за него. Добычу шаман всегда осматривал со всей возможной тщательностью, выбирая самую большую и здоровую на вид тушу. Останки, недоеденные богом из пещеры, забирал себе - это считалось наградой божества за труды ближайшим сторонникам. Последний же ел только внутренности: был особенно охоч до мозга, сердца и легких, изредка питался почками и селезенкой, почти никогда не притрагивался к кишкам, а вот печень всегда оставлял нетронутой.
Внешностью шаман напоминал жабу, имел сильные ноги, но слабые руки и такое же зрение, не приспособленное к дневному свету. Частичная слепота - характерная черта шаманов племени. Считалось, что те, кто родился с пеленой на глазах, отмечены Богом из пещеры; считалось, что это именно Бог расправил им легкие, наполнив те жизнью с первым вздохом, тем самым даровав часть своей благодати, а зрения лишив ради баланса. Они взамен получали возможность видеть то, что другим не дано, и способность к творению магии. Наделялись частью мудрости божества, а по достижении половозрелости становились наставниками в духовной части жизни племени, приходя на смену прежнему шаману, который был обязан обучить преемника ремеслу. Если же в одном поколении рождалось несколько таких детей, их отправляли вглубь пещер, где Бог сам определял более достойного кандидата. Обратно возвращался только один.