живодерам свою уязвимость…
Я запаниковала, забыла, что не должна раскрывать свою особенность, что могу
сделать только хуже, и позорно заверещала:
— Да не домашняя я нечисть, блохосборник ты плешивый! Дикая я. Ничейная!
Свободная! Чтоб у тебя хвост отсох, сволочь!
Пироманьяк почувствовал, что пахнет жареным — с такими-то увлечениями у него
на это дело должен был быть нюх, — и рванул прочь раньше, чем я успела сдать его и его
дружков.
Вслед улепетывающим живодерам мы смотрели недолго. Я вверх лапами, волк с
непередаваемым выражением лица.
Блестяшка смотрела исключительно на меня.
— Оно… разговаривает.
— Высшая нечисть, — восхитительно невозмутимо поправил самого себя волк.
— Я еще и петь могу, но вам не понравится.
— Почему? — глупо спросила блестяшка.
— Потому что «могу» не значит «умею», — запальчиво тявкнула я и попыталась
лягнуть волка. — Отпусти меня, блохастый, у меня дела.
— Это у меня из-за тебя дела, — сказал он мрачно, поднимая меня на уровень глаз.
— Высшей нечисти, не сопровождаемой боевым магом, запрещено находиться в черте
города.
— Ди… дискриминация, — грустно выдохнула я.
— Ты точно не домашняя?
— Обижаешь, блохастик, я исключительно свободная личность, а что?
— Разговорчивая слишком.
С этим спорить было бессмысленно. Поговорить я любила, хотя большую часть
времени приходилось молчать или односложно тявкать, что было мучительно для моей
общительной натуры.
Но жизнь мелких хищников легкой никогда не была, мне следовало бы радоваться, что сохранность моей шубки стоит так дешево. В конце концов, шесть лет назад
разговаривать я совсем не умела — и ничего, жила как-то.
— Ну так что, не отпустишь, значит?
— Нет.
— Куда мы сейчас тогда?
— В отделение. Ночь посидишь в питомнике, а завтра порталом отправим тебя в
какой-нибудь лес. К собратьям.
— На шубках я своих собратьев видела, — фыркнула оскорбленно.
В лес очень не хотелось, но лучше так, чем попасть в услужение к какому-нибудь
боевому магу… или того хуже, стать академическим образцом. Повезло, что город для
перезимовки я выбирала осознанно и специально проверила, нет ли поблизости академий.
Свою невероятную особенность я осознавала и потому берегла себя с особым
старанием. Мелкая нечисть высшей становилась настолько редко, что за всю свою жизнь
мне удалось повстречать такую лишь однажды. Мельком, в каком-то западном лесу.
Друзьями мы не стали, подрались из-за птичьей тушки и разошлись.
Только несколько месяцев спустя я запоздало сообразила, что нужно было узнать у
той глупой рагры, как это получилось, как так вышло, что она себя осознала, как стала
высшей?
Даже если бы в качестве платы пришлось оставить ей отвоеванную в честной
драке перепелку. Не такая уж большая цена за возможность хоть что-то узнать.
К тому же мясо все равно было отвратительным на вкус, вроде как птица больной
оказалась.
— У нас дела, — настойчиво напомнила блестяшка, за что я полюбила ее еще
больше. Не только сверкает вся, но и правильные вещи говорит.
— Эдит простит мне опоздание, — не очень уверенно отозвался волк. И совсем уж
неуверенно добавил: — И отсутствие подарка.
Взгляд блестяшки был красноречив и красочен, но волк его искусно
проигнорировал.
Подъехавшую карету и девочку, выкатившуюся из нее с криком «папа!», проигнорировать он уже не смог.
Ровно в тот момент, как рядом с нами заржали лошади, я потухла и продолжила
висеть в руках оборотня примерным смирным зверьком, хотя хвост у самого основания
уже начинал болеть, а мне хотелось рычать и кусаться.
Детеныш был очарователен в своем пышном платьице, но совсем не походил на
отца. От светловолосого и голубоглазого волка в ребенке была разве что
аристократическая бледность. Девочку она делала похожей на куколку, оборотню же
придавала нездоровый вид.
Темные искрящиеся глаза нашли меня сразу.
Она выдохнула и восторженно застыла, цепляясь за пальто волка и глядя прямо на
меня.
— Подарок! — решила она. — Красивый!
— Это… нет, — попытался объяснить хоть что-то оборотень, но девочка уже
схватила меня за лапу и потянула на себя. Я жалобно заскулила. Не потому, что стало
больно, просто представила, как больно станет, когда меня начнут перетягивать, и не
смогла сдержаться. Точно без хвоста же останусь.
Блестяшка прикрыла глаза ладошкой — и даже на ее перчатке искрилась россыпь
мелких камешков.
— Осторожно, — беспомощно попросил волк, перехватив девочку за запястье. —
Она опасна.
— Клевета, — тихо, чтобы слышал только оборотень, сказала я и энергично
заурчала. Громко, раскатисто, как самая настоящая кошка.
Детенышу понравилось. Сдавленный восторженный визг и короткий миг свободы
стали моей наградой.
Волк сдался и отпустил меня, и в следующее мгновение я уже была прижата к
хрупкой детской груди.
— Спасибо.
— Без глупостей, — негромко и угрожающе велел мне волк, слабо улыбаясь
дочери.
— Простите меня. — Из кареты с трудом выбралась немолодая женщина
внушительных размеров. — Я говорила, что нужно подождать вас дома, но Эдит так
хотела вас встретить. И ведь это же ее день рождения…
— Да, — рассеянно отозвался оборотень, — день рождения.
Я мурлыкала как ошалелая, старательно не замечая многообещающего взгляда.
Хвостом чуяла: так просто с дочкой этот блохастый меня не оставит. Усыпит
бдительность ребенка, выкрадет меня, а ей потом что-нибудь на замену подарит. Меня же
вышвырнет в самый глухой и страшный лес.
Поэтому мне следовало быть к девочке как можно ближе, чтобы волк не мог и
пальцем тронуть, выждать нужный момент и сделать лапы.
Глава 2
Ни мой план, ни план волка так просто привести в действие не удавалось. Детеныш
не выпускал меня из рук ни на секунду. Тискал, гладил, просто таскал с собой.
Даже завтракать утром мы спустились вместе. Еще прошлым вечером помытая
лично волком под чутким руководством его дочери я и сияющая Эдит.
Говорить при девочке я опасалась, хотя порой очень хотелось попросить ее душить
меня с чуточку меньшим энтузиазмом.
Блестяшки за столом не было. Носительница невероятных сокровищ оказалась не
женой волка, не матерью девочки и вроде бы даже не их близкой родственницей и сразу
после праздничного ужина отбыла к себе. Ее статус в этой семье был мне непонятен, но я
надеялась, что мы еще встретимся и я буду достаточно удачливой, чтобы позаимствовать
у нее хотя бы парочку блестяшек.
Сокровищница моя не пополнялась уже несколько месяцев, пора было это
исправить.
— Эдит, зачем ты принесла ее за стол? — спросил волк, враждебно глядя на меня.
За девочку ответила ее нянька, та самая немолодая женщина из кареты.
— Она не желает разлучаться с ней ни на минуту. Если забрать, тут же впадает в
истерику.
За столом воцарилась недобрая тишина.
Эдит сладко зевнула, прикрыв рот ладошкой, — спать она легла поздно, до полного
изнеможения сглаживая с меня всю шерсть, утром встала трудно и до сих пор не
проснулась, что не мешало ей крепко меня держать. Не вырваться, не вздохнуть лишний
раз.
Но, кажется, я могла бы со временем привыкнуть к этой неосознанно жестокой
детской любви. Несмотря на помятые бока и зудящую от постоянных поглаживаний
шкуру, спала этой ночью я в тепле и относительной безопасности, потому утром была в
прекрасном настроении.
Настолько прекрасном, что ни мрачная рожа волка, ни недовольные вздохи няньки
меня не тревожили.
После завтрака Эдит усадила меня на свои колени и, как ей казалось, незаметно