– И все же, чужеземец, почему ты задал такой странный вопрос?
– Странный? – невинно удивился Пэдуэй, сообразив, где допустил ошибку.
– Ты спросил, не убита ли она еще. Словно наперед знал ее судьбу. Ты прорицатель?
Пэдуэй вспомнил совет Невитты глядеть в оба. Да, Томасусу палец в рот не клади!
– Не совсем… – Он пожал плечами. – Я еще прежде слышал, будто бы между двумя готскими правителями пробежала кошка, и Теодохад не прочь избавиться от соперницы. Ну… мне просто интересно, чем это закончилось, вот и все.
– Удивительная была женщина, – произнес сириец. – И недурна собой, даже в сорок лет. Ее утопили в собственной ванне. Лично я думаю, что нашего слюнтяя подзуживала его жена, Гуделинда. У самого Теодохада духу бы не хватило.
– Может, она ревновала, – словно оправдываясь, предположил Мартин. – Так как насчет изготовления этого, как ты выразился, варварского пойла?..
– Что? Вот упрямец! Совершенно исключено. В Риме надо вести дело очень деликатно – не то что в каком-нибудь новом городе. Вот в Константинополе… – Томасус вздохнул. – Где легко разбогатеть – так это на Востоке. Но я не хотел бы там жить. Благодаря стараниям Юстиниана у еретиков, как он их называет, там слишком много хлопот. Между прочим, какой ты веры?
– А ты? Хотя мне, разумеется, все равно.
– Я несторианин.
– Что ж, – осторожно произнес Пэдуэй, – а я принадлежу к конгрегационалистам. – Это было весьма далеко от истины, но Мартин полагал, что агностицизм вряд ли популярен в помешавшемся на религии Древнем Риме. – Практически то же несторианство… Так вот, о производстве бренди…
– Не может быть и речи, молодой человек! Просто немыслимо! Что тебе нужно для начала?
– Большой медный котел и медная трубка, а также вино как исходный материал. Ну и помощников – быстрее дело пойдет.
– Нет, риск слишком велик. Извини.
– Послушай, Томасус, а если я покажу тебе, как вдвое сократить время на ведение банковских книг?
– Ты что, математический гений?
– Нет, но у меня есть система, и я могу обучить твоих людей.
Томасус закрыл глаза, словно левантинский Будда.
– Ну, если тебе нужно не больше пятидесяти солидов…
– Бизнес – всегда риск, ты же знаешь.
– В том-то и беда… Хорошо, согласен. Если твоя система действительно так хороша.
– Под какой процент? – спросил Мартин.
– Как обычно. Три процента.
Пэдуэй был поражен. Потом он осведомился:
– Три процента… за какой срок?
– В месяц, разумеется.
– Слишком много!
– А чего же ты хочешь?
– У меня на родине шесть процентов годовых – это уже немало.
– Чтобы я ссудил деньги под такой процент?! Ты слышишь, Господи? Тебе бы жить среди диких саксов… Но ты мне нравишься. Для тебя – двадцать пять процентов в год.
– Все равно много. Я мог бы подумать о семи с половиной.
– Разбой!.. Меньше двадцати и речи быть не может.
– Нет. В крайнем случае девять.
– Увы, мы не договоримся. А жаль – с тобой интересно иметь дело. Пятнадцать.
– Исключено, Томасус. Девять с половиной.
– О Господи, ты слышал?! Он хочет меня разорить!.. Уходи, Мартинус, ты зря тратишь время. Больше никаких уступок с моей стороны. Двенадцать с половиной.
– Десять.
– Да понимаешь ли ты латынь?! Все, молодой человек, до свиданья, приятно было познакомиться. – Когда Пэдуэй встал, банкир шумно втянул сквозь зубы воздух, будто его смертельно ранили, и проскрежетал: – Одиннадцать.
– Десять с половиной.
– Сделай одолжение, открой, пожалуйста, рот… Нет, ты все-таки человек. Я думал, может, у тебя акульи челюсти. Или клыки… Ну ладно. Щедрость и доброта меня когда-нибудь погубят. А теперь давай посмотрим твою счетную систему.
Часом позже три раздраженных писаря сидели напротив Пэдуэя и смотрели на него – один с удивлением, другой с настороженностью, а третий с неприкрытой ненавистью. Мартин только что закончил операцию деления с арабскими цифрами, в то время как служащие, используя римские, едва начали бесконечный процесс «проб и ошибок», которого требовала их система. Пэдуэй перевел свой ответ снова в римские цифры, записал их и показал Томасусу.
– Прошу. Пусть кто-нибудь проверит: перемножит делитель на частное. А их возню можно прекращать – всю ночь просидят.
Служащий средних лет, тот, кто глядел на Мартина с явной враждебностью, списал цифры и мрачно стал проверять. В конце концов закончив, он отшвырнул перо.
– Этот человек – колдун! Он проводит все вычисления в уме, а свои глупые пометки делает, чтобы нас запутать.
– Вовсе нет, – возразил Пэдуэй любезно. – Я могу научить тому же и вас.
– Чтобы я брал уроки у длинноштанного варвара?! Да я… – Но тут его оборвал Томасус, приказав без пререканий делать, что велено. – Я свободный римский гражданин, – ощерился служащий, – и двадцать лет веду конторские книги. Если тебе нужен холуй для этой дьявольской системы, купи какого-нибудь трусливого раба-грека! С меня достаточно!
– Посмотри, что ты натворил! – жалобно вскричал Томасус, когда служащий схватил свой плащ и с шумом выскочил за дверь. – Теперь мне придется нанимать другого, а при нынешнем дефиците работников…
– Ничего, – успокоил Пэдуэй. – Двое оставшихся, освоив американскую арифметику, легко управятся за троих. И это еще не все. У нас есть так называемая двойная бухгалтерия, которая позволяет в любое время знать свое финансовое положение, гарантирует от ошибок…
– Ты слышишь, Господи? Он хочет перевернуть все банковское дело!.. Пожалуйста, не торопись, Мартинус, иначе ты сведешь меня с ума! Дам я тебе ссуду, куплю оборудование, только не вываливай на меня все свои новейшие методы сразу! – Томасус передохнул и продолжил уже более сдержанно: – Что это за браслет, на который ты иногда поглядываешь?
Пэдуэй показал свое запястье.
– Своего рода солнечные часы, только переносные.
– Часы? Гм-м… Попахивает магией. А ты в самом деле не колдун? – Он нервно рассмеялся.
– Нет-нет, – заверил Пэдуэй. – Это простое механическое устройство, вроде… вроде солнечных часов.
– Ах, вот как, понимаю… Но зачем стрелочка, показывающая шестидесятые доли часа? Кому в здравом уме понадобится знать время с такой точностью?
– На моей родине это считается полезным.
– Что ж, другие края, другие нравы… А может, ты дашь сейчас моим ребятам урок этой самой американской арифметики? Покажешь нам, что она и впрямь так хороша, как ты утверждаешь?
– Ладно. – Пэдуэй взял дощечку, нацарапал на воске цифры от одного до девяти и растолковал их значение. – Теперь подходим к самому главному. – Он начертил кружок. – Этот знак обозначает «ничто».
Младший писарь поскреб затылок:
– Ты хочешь сказать, что этот символ не имеет значения? Какой же от него прок?
– Я не говорил, что он не имеет значения. Он обозначает «ноль» – остаток при вычитании, к примеру, двух от двух.
Старший писарь скептично хмыкнул:
– Не вижу смысла. Какая польза от символа, обозначающего то, чего не существует?
– Но слово-то для этого есть! И оно ведь нужно!
– Положим, – согласился старший писарь. – Но мы не используем «ничего» в наших вычислениях. Где это слыхано, чтобы ссуду давали под ноль процентов? Или брали в аренду дом на ноль недель?
– Может быть, – ухмыльнулся младший, – уважаемый господин подскажет нам, как получить доход от нулевой торговли…
– Чем меньше будете меня перебивать, тем раньше я закончу объяснение! – рявкнул Пэдуэй. – Скоро вы поймете смысл знака «ноль».
На основные правила сложения ушел час. Потом Мартин объявил служащим, что на сегодня достаточно – пусть практикуются самостоятельно. На самом деле он просто выдохся. По натуре Пэдуэй говорил очень быстро, и необходимость продираться сквозь латынь слог за слогом доводила его до безумия.
– Весьма изобретательно, Мартинус, – льстиво сказал банкир.
– А теперь всерьез о ссуде. Ты, конечно, не думаешь, что мы сойдемся на такой смехотворно низкой цифре, как десять с половиной процентов…