========== I ==========
Я явно самый хреновый ангел-хранитель, которого только можно вообразить. Ужасный. Отвратный просто. Самому от себя порою противно. Ещё противнее от того, что стою посреди улицы, как истукан, и не могу к ней подойти. Боюсь. А она там замерзает и плачет. Несчастная моя подопечная.
Я весь такой из себя с виду правильный, даже в чёртовом белом пальто, почти сверкаю, точно меня недавно хорошо так с хлоркой отмыли. А толку? Что я в итоге могу? Подойти и сказать: возрадуйся, несчастное дитя, сейчас я наставлю тебя на путь истинный?
Ага. Щяс. Самого бы меня кто наставил вовремя, а теперь уже поздно. Как ангел я окончательно скатился.
Вернее, снизошёл.
***
Ангелы по сути своей жалкие существа. Особенно ангелы-хранители. Зато мним мы о себе очень много. Опять же хранители в особенности. Ведь мы же храним, оберегаем этих неразумных хрупких человечков от огромных бед, отводим от них несчастья, указываем верный путь. Именно для таких вещей и приставлен к каждому человеку ангел-хранитель. И должен он сберечь своего подопечного от всех бед и несчастий лучше, чем любой щит.
Ну да это всё сказочки для детей, которым нравится верить в ангелов. Детская вера крепка до первого серьёзного удара, до перелома ноги, смерти любимой собаки, развода родителей, аварии, пожара… Тогда-то они понимают, что про ангелов им безбожно врали.
Люди не знают, конечно, да и незачем им знать, что каждому при рождении выдаётся определённая «доза» страданий. Кармический долг с прошлой жизни. Отработать его в любом случае придётся, только когда, не знаем даже мы, ангелы. Долг этот определяют механизмы вселенной. Люди зовут их богом. Мы их предпочитаем вообще никак не звать.
Вот и выходит, что мы существа бесправные, только и можем, что следить, чтобы наш подопечный страданий сверх меры случайно не хлебнул. А это они любят. Страдать — это то, что у большинства людей получается чуть ли не лучше всего. Ведь поддаться отчаянию всегда проще, чем искать выход.
Но чёрт с ними с людьми. Не о них речь. И даже не об ангелах, а о ведьмах.
Ведьмы (и колдуны тоже, но их в разы меньше) — это сбой во вселенских механизмах. По крайней мере мы так думаем, что думают сами механизмы, никому неизвестно. Ведьмы рождаются без кармического долга. Вообще. И без ангела-хранителя, как следствие. Зато с магической силой. Этой силой они обычно вредят людям, ну и нам. Мы ведь тоже, по сути, сбой, но мы сбой полезный и правильный, а ведьмы, по логике наоборот.
Но к чёрту логику. Она тут явно не работает.
***
— Микаэль!
Ведьмы. Жуткие твари, жрущие на ночь младенцев и насылающие болезни на города.
— Микаэль!
С ней это вовсе не вяжется. Даже капельку. Что-то явно пошло не так.
— Микаэль, очнись, пожалуйста! Ты меня пугаешь, — Солярия действительно смотрит на меня испугано, почти как на безумца.
А я и есть безумец. Сижу, смотрю в стену, почти не моргаю и дышу через раз. С виду вот-вот то ли окончательно свихнусь, то ли постигну что-то немыслимое и вознесусь.
Бред какой.
— Я сам себя пугаю, — признаюсь, пока Солярия сверлит меня обеспокоенным взглядом.
Вот лучше б её в хранители определили, а меня в канцелярию, хоть я эти бумажки и видеть не могу, но и то было бы лучше.
— Я всё перепроверила. Даже трижды, — говорит она тихо и аккуратно, словно ступает по тонкому льду. — Микаэль, ты только не злись и не нервничай.
И я сразу же начинаю нервничать, а потом и злиться, потому что кто вообще так новости сообщает?!
— Я спокоен. Абсолютно, — вру беззастенчиво, не краснея. Первоклассный ангел.
— Там всё правильно, — виновато звенит своим тонким голосом Солярия. — Ну то есть неправильно, конечно, но без ошибок. В смысле у неё есть кармический долг, небольшой совсем, уже отработанный. И тебя ей в ангелы назначали. Но и магическая сила у неё есть, проснулась не так давно. И из-за этого тебя с поста её хранителя сняли.
Солярия растолковывает мне всё это как ребёнку, то ли просто оттягивая момент оглашения ответа на мой запрос, то ли пытаясь меня таким образом подготовить. Уже ясно к чему, так что она могла бы и не продолжать, но я молчу и слушаю.
— Так что она теперь по всем документам ведьма. А твоя работа вроде как выполнена, так что нет, тебе не разрешили вновь стать её ангелом-хранителем, — последнее Солярия тараторит так быстро, что я едва успеваю разобрать, но всё-таки успеваю. И волна гнева подкатывает с новой силой.
Пока я мысленно поминаю совет архангелов словами, для ангелов совершенно непозволительными, Солярия пытается меня успокоить.
— Послушай, ну что ты так упёрся? Ты же давно ныл, как тебя это всё достало, как ты не хочешь быть ангелом-хранителем. Вот. Теперь не будешь какое-то время, пока тебе нового подопечного не подыщут.
«Нового» — это слово срабатывает как спусковой механизм.
— Нового, да? А она пусть выкарабкивается, как хочет?! Я её одиннадцать лет знаю. Она птенцов выпавших в гнёзда возвращала, чуть шею себе при этом не свернув. Животных бездомных подкармливала. Отгоняла чужие плохие сны. Болезни лечила, пока все спали. Они её боялись, а она их оберегала. И вот её вы ведьмой называете?! Да она и мухи не обидит! Она!..
— Я знаю!
Солярия бьёт по столу так сильно, что я отшатываюсь и замолкаю. В небольшом кабинете с небом вместо потолка повисает звенящая тишина.
Не ожидал от Солярии такого. Хотя, тут у любого нервы сдадут. Только сегодня она уже часа так полтора лицезреет картину «ангел истерящий». А если считать с того момента, как всё это началось, то уже пару месяцев будет.
— Я всё знаю, — говорит Солярия уже привычно-тихо. Её огромные голубые глаза в обрамлении золотых ресниц полны грусти и скорби. С неё только иконы писать. — Но сделать ничего не могу. Я не совет.
Знаю я, что она не совет. Более того, в этот самый совет я даже пробраться не могу, чтобы закатить скандал именно там, а не портить тут жизнь Солярии, которая виновата лишь в том, что когда-то ухитрилась назвать другом такого придурка, как я.
— Прости, — говорю я виновато, даже искренне стыдясь своего срыва, и сажусь на стул, с которого недавно вскочил.
Солярия на меня, конечно, не злится. Она понимает. Она вообще слишком много всего понимает. Добродетельница моя.
— Не везёт тебе с подопечными, — говорит Солярия грустно, опускаясь уже на свой стул. Между нами стол из белого дерева и пару стопок никому не нужных бумаг.
За приступом гнева следует апатия, так что я лишь молча киваю. Лень, гнев, уныние. Не ангел, а ходячий список смертных грехов.
Я кладу голову на до омерзения белую столешницу — и почему у нас всё должно быть белым?! — и закрываю глаза. Пытаюсь успокоиться, но в голову лезет всякая дрянь.
С подопечными мне и правда не везёт. Первый был парень, весёлый такой, неунывающий, почти стопроцентный оптимист, но с огромным кармическим долгом. Даже знать не хочу, что он такого в прошлой жизни вытворил, но беды на него сыпались каскадом. И вот такое вот «хранительство» не работа, а пытка. Сиди себе и смотри, как человек мучается. Отрабатывает. И попробуй только оттолкнуть такого от несущейся на него машины или от грабителей увести, тебе совет так мозги выполощет, что и думать забудешь, как сопротивляться воле механизмов вселенной. Но я почему-то не забыл.
Он умер в двадцать шесть, его сбила машина. Водитель был мертвецки пьян. Я помню номер и марку машины, лицо водителя, точный адрес места происшествия и время с точностью до секунды, даже спустя много лет. Того водителя так и не поймали.
Когда скорая приехала, за моим подопечным уже пришёл жнец. Странный парень, рыжий и лохматый, будто у него на голове застыло живое пламя, с улыбкой, такой же острой, как лезвие его косы. Мне тогда казалось, что он надо мной насмехается. Пожалуй, даже было над чем, выглядел я, должно быть, действительно жалко. Жнец ушёл, сделав свою работу, так ничего и не сказав, хоть я и ждал от него издёвки. А я остался. Таскался за мёртвым уже телом, как неприкаянный дух, сам не знаю зачем. Наверное, потому что я идиот.