========== Глава первая «Имя моё - свет» (часть 1) ==========
«Забыл свой дом за льдом и огнем,
Был возрожден
Ясным дождем
Из пепла, в котором сожжен»
Мельница «Тристан»
Солнечный свет едва пробивается через пелену облаков, похожих на комки старой свалявшейся ваты. Воздух тяжёлый и влажный, но ещё достаточно тёплый для начала октября. Наверное, будет дождь. Возможно, даже раньше, чем я успею дойти до дома. Зонта у меня, конечно же, нет. Не только с собой, а в принципе. Очень разумно для жителя города, в котором дождь является погодой «по умолчанию».
— А ну стоять! Это лекционная полиция!
Услышав оклик сзади, я замираю у подножья лестницы, так и не успев толком отойти от универа. Не разворачиваясь, я поднимаю руки вверх, будто действительно собираюсь сдаваться на милость блюстителя закона.
— Я не прогуливаю, нашу подгруппу отпустили сегодня, честно. Я ни в чём не виновен, офицер, — спешно оправдываюсь я и даже, как ни странно, не вру.
— Да, я в курсе, — улыбается самая лучшая староста на свете, наконец догоняя меня, — просто проверяю, чтобы не расслаблялся.
— Тогда это злоупотребление полномочиями, — фыркаю я и опускаю руки, запихивая их в карманы.
Она радостно кивает, да ещё и так энергично, что её очки опасно съезжают на самый кончик носа и чуть не падают. Спешно поправляя их и приглаживая растрепавшиеся стриженные под каре волосы, она выглядит просто очаровательно. Наша староста вообще существо в высшей степени милое, со своими огромными глазами, которые из-за очков становятся ещё больше, низеньким ростиком и вещами оверсайз она выглядит как типичная анимешная моэ-девочка. Ровно до того момента, пока не пропишет какому-нибудь зарвавшемуся воздыхателю в челюсть. В общем, можно сказать, совершенное существо.
— Скажи, тебе стипендия пришла? — спрашивает это совершенное существо пока мы идём в сторону метро. Я отрицательно мотаю головой. — Значит опять задерживают. Да сколько можно уже?! Ещё ведь на прошлой неделе обещали.
Спрашивает она это почему-то, поднимая голову вверх. Стало быть, непосредственно обращаясь к небесной канцелярии. Ну ей они, может, и ответят.
— Можно ещё долго, кто им, собственно, запретит? — рассуждаю я вслух. — Только вот ещё пара дней и я подкараулю ответственных за это людей в тёмной подворотне и сожру, потому что больше есть мне будет нечего. Благо, у нас большая часть подворотен тёмные.
— Вампиром решил заделаться? — она смеётся, я б на её месте тоже посмеялся.
— Скорее уж гулем. Вампиры только кровь пьют, а собираюсь жрать этих извергов целиком.
— Что, совсем плохо дело? — спрашивает она и глядит на меня с такой жалостью, с какой смотрят на вымокшего голодного котёнка, встреченного на улице.
— Ну-у-у, — тяну я многозначительно.
Ну у меня на карте сотка. Последняя. До зарплаты ещё две недели, которые я планировал жить на стипендию, которой нет. В доме, конечно, ещё остались какие-то запасы еды, но они стремительно подходят к концу, хоть я и так уже ем чуть ли не один раз в день.
— В целом, жить-то можно, конечно, — продолжаю, — я слышал, что без еды вроде можно месяц прожить. Всё хотел проверить, да случая не было.
Она невесело усмехается. И я прекрасно знаю, что ей хочется мне сказать. Так же прекрасно, как знаю и то, что она этого не скажет, и за это я бесконечно благодарен. Потому что, да, я мог бы попросить помощи у родителей. И да, я скорее умру голодной смертью, чем сделаю это.
— Может, тебе занять? — спрашивает она, вместо того, чтобы лезть с советами. Воистину небесное создание. — Мне несложно, вернёшь, как сможешь.
— Да не, — я снова мотнул головой, — протяну как-нибудь.
Ей на самом деле действительно несложно, она девочка из хорошей семьи, очень-очень хорошей, причём, в отличие от моей, не только в материальном смысле, но и в общечеловеческом.
— Ну не упрямься ты, мы же друзья в конце концов! — она упирает руки в бока и сверлит меня недовольным взглядом. Но я лишь отмахиваюсь от неё.
Да, друзья. Хотя иногда мне кажется, что наша дружба держится лишь на её чувстве благодарности за… несколько, скажем так, хороших вещей, которые я ухитрился для неё сделать. Ну и на том, что я единственный, кто согласился сидеть с ней за первой партой на всех парах. У неё синдром отличницы и плохое зрение, а мою рыжую головы преподы с любого расстояния видят, так что какая разница?
Ах да, и ещё на том, что она не лезет лечить мне голову, как бы ей того ни хотелось.
— Иногда твоя упёртость меня просто поражает, — говорит она, когда мы наконец доходим до метро.
Вливаясь в толпу, мы ненадолго разделяемся, входя в разные двери, почти синхронно прикладывая карточки к разным турникетам. У эскалатора мы снова воссоединяемся, и он медленно утягивает нас вниз. Станция расположена глубоко, так что ехать долго. Обычное, вообще-то, дело, но в этот раз лента эскалатора почему-то кажется мне бесконечной, а стены туннеля начинают давить. Впрочем, иногда и это со мной случается.
— Ты как-то вдруг побледнел, — она стоит на ступеньку выше, но, чтобы заглянуть мне в глаза, ей всё равно приходится задирать голову и привставать на цыпочки. — Точно нормально себя чувствуешь?
— Вполне, — отвечаю я. В конце концов, «нормально» — не значит «хорошо». — Это из-за освещения, наверно.
В этот момент лампа, мимо которой мы проезжаем, начинает трещать и с тихим хлопком выключается. Спутница моя вздрагивает и отшатывается. Потом точно так же перегорает ещё одна лампа, и ещё одна, и ещё.
— Как думаешь, что-то пошло не так? — спрашивает она, опасливо косясь в сторону эскалатора.
— Скорее всего, просто перенапряжение в сети, ничего такого, — заверяю её я, стараясь быть как можно убедительнее. Она, как многие, кто вырос в городе без метрополитена, питает к нему некую настороженность. Не постоянно, конечно, но время от времени. Да и вообще, она создание небесное, ей под землёй вовсе находится не должно.
Она кивает, и мы привычно останавливаемся посреди платформы. Нам в разные стороны — ей в исторический центр, мне — на окраину, вот и ждём разных поездов.
Люди обходят нас кругом, словно мы островок, посреди бушующей реки. Обычно я почти не обращаю на это внимания, но сейчас толпа отчего-то раздражает, почти давит своим шумом и суматошностью. У меня начинает немного кружится голова, но я стараюсь не обращать внимания. Всё же надо чаще есть.
— Ты какой-то потерянный, — вдруг говорит она.
— Сейчас? — рассеянно переспрашиваю я.
— Всегда, — отвечает она, а у меня по спине вдруг пробегает странный холодок. — Сколько я тебя знаю, всё это время мне иногда казалось… что ты выглядишь, как человек, который потерял дорогу домой и всё никак не может её найти.
Что-то становится не так, но я никак не могу понять, что. Знакомое лицо вдруг становится неуловимо другим, словно к её чертам примешиваются чьи-то чужие. Она отводит взгляд и смотрит во мрак туннеля. Её глаза кажутся холодными, смутно знакомыми и совершенно чужими одновременно.
— А может, ты её даже не ищешь, эту самую дорогу? Но, знаешь, стоило бы попробовать, — говорит она, но мимо нас вдруг проходит особо шумная группа каких-то людей, и её слова теряются в их гомоне. Я едва различаю что-то едва слышное, не слишком понятное: — Три ведь счастливое число, так, может, на этот раз…
А потом всё проходит. Ну то есть почти всё. Она снова становится совсем собой, правда, немного растерянной. Но вот моё головокружение никуда не девается.
— И что это должно значить? — усмешка выходит даже почти естественной, хотя перед глазами всё начинает немного плыть.
— Да без понятия, — фыркает она, кажется, не совсем понимая, о чём я вообще спрашиваю.
А я смотрю на неё и думаю…
— Подожди, а сколько я тебя уже знаю? — она вглядывается мне в лицо очень-очень внимательно, щурит огромные светлые глаза за очками.
— Не знаю, давно, наверное, — говорю я неуверенно, ведь секунду назад задался точно таким же вопросом. Её лицо смазывается, становится нечётким. Неужели опять проблемы со зрением дали знать?