– Умоляю, благородный сэр, проявите милосердие и простите!
Молодой граф Лайл растерянно слушал страстный монолог. Пожалуй, впервые в жизни он от удивления утратил дар речи.
Мать страдальчески закатила невероятно синие глаза.
– Встань же, Оливия!
Склонив голову, Оливия крепко сжимала руку Перегрина. Тот в панике взглянул на Бенедикта.
– Возможно, теперь, граф Лайл, вы поймете, насколько глупо противоречить даме, – невозмутимо заметил Бенедикт. – Так что не ищите у меня помощи. Надеюсь, сегодня вы получили хороший урок.
Бессловесность была абсолютно чужда характеру Перегрина, а потому он довольно скоро пришел в себя.
– О, встаньте, пожалуйста, – строго обратился, он к Оливии. – Это был всего лишь блокнот.
Оливия не пошевелилась. Немного понизив голос, он добавил:
– Дядя прав. Я тоже должен извиниться. Ведь мне давно известно, что нельзя противоречить женщинам и старшим. Правда, не понимаю, с какой стати. Никто ни разу не потрудился объяснить логику этого странного правила. Как бы там ни было, а вы ударили совсем не больно. Упал я потому, что потерял равновесие, когда резко наклонился. Ничего страшного. Вряд ли девочка способна причинить мне серьезный вред.
Оливия мгновенно подняла голову. В глазах вспыхнули опасные искры.
Перегрин продолжал, как обычно, не замечая, что происходит вокруг.
– Видите ли, все дело в практике, в тренировке, ау девочек с этим проблема. Если бы вы регулярно тренировались, то хотя бы напрягли руку, когда ударили меня. Вот потому-то драка так хорошо получается у учителей.
Оливия смягчилась. Предмет явно развлек и заинтересовал ее, и она даже поднялась с колен.
– Папа рассказывал мне об английских учителях, – заметила она. – Что, они действительно часто бьют учеников?
– Постоянно, – ответил Перегрин.
Собеседница пожелала услышать детали, и он туг же подробно их изложил.
Тем временем Бенедикт пришел в себя. Во всяком случае, так ему показалось. Пока дети мирились, он позволил собственному вниманию обратиться к умопомрачительной мамочке.
– В извинениях не было необходимости, – заговорил он. – И все же они оказались весьма… э-э… волнующими.
– Девчонка поистине несносна, – ответила леди. – Я уже несколько раз пыталась продать ее цыганам, да они отказываются брать.
Неожиданный ответ удивил. Красота так редко сочетается с остроумием. В подобной ситуации любой другой мужчина предпочел бы отмолчаться, однако Бенедикт за словом в карман не полез:
– Ну, в таком случае его они тоже не возьмут. Правда, он принадлежит не мне, так что даже не имею права предлагать. Перегрин – мой племянник. Единственный отпрыск Атертона. А я – Ратборн.
Что-то изменилось. На лице красавицы появилась тень.
Возможно, он знал, в чем дело. Разумеется, она могла быть прекрасной, как сам первородный грех, но это вовсе не исключало строгой приверженности определенным принципам.
– Наверное, будет лучше, если кто-нибудь по всем правилам представит нас друг другу, – заметил Бенедикт и внимательно оглядел выставочный зал. Кроме двух взрослых и двух детей, в нем оказалось еще три человека. Никого из них он не знал, да и не хотел знать. Заметив пристальный взгляд, все трое предпочли поскорее отвернуться.
В этот момент разум проснулся, и Бенедикт спросил себя, какое значение имеет официальное знакомство. Леди замужем, а у него на сей счет имеются строгие правила. И если он попытается продолжить знакомство, то непременно их нарушит.
– Сомневаюсь, что у нас с вами могут обнаружиться общие знакомые, – заметила она. – Дело в том, что каждый вращается в своем собственном кругу, милорд.
– И все же мы здесь, – возразил виконт, изо всех сил стараясь обойти строгий свод правил общения с замужними женщинами.
– Да, и Оливия тоже.