— Она черная!
Отлично. Истина — черная. Замечательно. Писатель направился к выходу, но бармен взмолился:
— Не уходи пока. Ты пропустишь мой следующий. — он спустил штаны.
— «Спермобрызг»! — закричала жирная блондинка.
Смех все еще преследовал писателя за дверьми. Он все еще чувствовал их взгляды. Возможно, в их безумии они знали что-то, чего не знал он. Возможно, безумие, в данном случае, было знанием.
В переулке, «Белая Рубашка» потрошил рыжую большим охотничьим ножом. Нетерпеливо, он рылся во влажных органах, как кто-то ищет что-то, например, запонки.
— Верни! — кричал он, весь в запекшейся крови. — Я хочу вернуть ее!
Писатель прислонился к стене и закурил.
— Приятель, — тихо спросил он. — Не мог бы ты сказать мне, когда следующий автобус проедет через город?
— Больше здесь нет никаких автобусов. Все изменилось.
Изменилось, — подумал писатель.
ИСТИНА ИЗМЕНИЛАСЬ, — выполз голос. — ТЫ БЫЛ ПРАВ. ОНА ВОЗРОДИЛАСЬ, ЧЕРЕЗ МЕНЯ. Я ЖИВУ В НЕЙ.
Писатель задумался.
— Я ищу свою любовь, — заметил «Белая Рубашка» и указал на вскрытый живот рыжей. — Я дал ей свою любовь, и я хочу вернуть ее, — oн почесал затылок. — Это должно быть где-то там.
— Любовь находится в сердце, — указал писатель.
— Да, но эта телка была бессердечной.
— Ну, патриархальные японцы привыкли верить, что любовь находится в животе, в кишечнике. Они считали, что живот был храмом души на земле. Вот почему они практиковали ритуальное самоубийство через эвисцерацию[22] — освободить душу и освободить духовную субстанцию своей любви.
— Кишечник, — осматривался «Белая Рубашка». — Итак… если я отдал ей свою любовь… — oн смотрел на развороченную кишку, перебирая свои инструменты. — Для того, чтобы получить ее обратно, я должен получить это внутрь себя?
Писатель пожал плечами.
— Я не могу советовать. Решение за тобой.
«Белая Рубашка» стал есть кишки девушки.
У писателя выступил пот. Рыжеволосая была мертва, как могут быть только мертвые, если не мертвее. Тем не менее, пока ее бывший любовник постепенно употреблял петли ее внутренностей, ее глаза распахнулись, и ее голова повернулась.
Она смотрела прямо на писателя.
— Он берет свою любовь обратно, — хихикнула она.
— Я знаю, — сказал писатель.
— Это… щекочет…
— Могу себе представить.
Луна светила в каждом из ее глаз, как идеальная белая точка.
— Настоящая истина питает нас, только по-разному.
Питает, — повторил писатель. — Пропитание.
— Конец твоего похода ждет тебя.
Писатель сглотнул.
— Скажи мне, — взмолился он. — Это очень важно для меня. Пожалуйста.
— Ищи нечто черное, — сказала она, и снова умерла.
Писатель перепрыгнул ограду в конце переулка. Жирная блондинка говорила то же самое. Черное. Но сейчас ночное время. Как он мог надеяться найти что-то черное ночью?
Потом он услышал что-то — мощное, далекое урчание.
Двигатель, понял он.
Он увидел… что?
Зарево?
Пятно света, которое было каким-то невозможным образом, черным.
Он стоял в школьном дворе — какая ирония — месте обучения. Свет мерцал в развороченной траншее, подобной воронке от бомбы. Оно черное, подумал он. Неподалеку находился источник шума двигателя — приземистый бронетранспортер армии США.
Писатель заглянул в откинутый люк.
— Не ходи туда, предупредил хруст все еще приглушенного голоса.
Мрачный красный свет заливал внутреннее отделение, как кровь в освещенном бассейне. Сержант в противогазе и полной экипировке дезактивации ссутулился над консолью радиоаппаратуры. Моментально, он ткнул 9мм пистолетом в лицо писателя.
Писатель тут же обмочил штаны.
— Не стреляйте в меня. Я всего лишь писатель.
Экипированный сержант казался очень грустным:
— Бок и Джонс. Я должен был отослать их. Это область протокола DECON. Только служаки самого низкого ранга идут в окончательную изоляцию периметра первыми.
Окончательную изоляцию периметра?
— Я думаю, оно добралось до них, — сказал сержант.
Оно, повторил писатель.
В окулярах маски, глаза сержанта выглядели безумными.
— Когда моя дочь была младенцем, я раскачивал ее на коленях каждую ночь.
— Это, ну, это мило, сержант.
— Это давалось мне тяжело… Сейчас ей четырнадцать. И я просверлил отверстие в стене ванной, чтобы смотреть как она принимает душ.
— Ну, есть консультанты для таких вещей, как эта, я думаю…
Темные, истеричные нотки проникли в слова сержанта:
— В полночь волк воет…
Писатель поморщился.
— Что?
— …Я никогда не знал моего отца.
Затем сержант выстрелил себе в голову.
Звук и контузия ударили писателя физическим весом. БАБАХ! Его откинуло в верхнюю часть транспорта, в то время, как маска сержанта быстро заполнялась кровью.
Я ТОЖЕ ЖАЖДУ ИСТИНУ, — замаячил голос. — НО, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ ЕЕ, ОНА ДОЛЖНА ПОКАЗАТЬСЯ. ТЫ ПОНИМАЕШЬ? ТЫ ДОЛЖЕН ПОНЯТЬ.
Писатель забрел во двор. Да, он думал, что теперь он понимал. Здесь было то, к чему подводила вся его жизнь. Все, что он искал в своих нелепых претензиях как искатель, привело его к этому окончательному испытанию. Уже нельзя вернуться назад. Его наставник ждал завершения поисков.
Второй солдат Decon лежал мертвый в траве. У него не было ладоней на концах рук, а обрубки казались сожженными. Какое-то колоссальное внутреннее давление выдавило его мозги через уши.
— Убирайся отсюда, ты, гражданский ублюдок! — скомандовал кто-то. Третий солдат шагал сквозь тени, еще ребенок, не более двадцати. — Свет! Это мое!
— Вы совершенно уверены, что…?
— Это… Бог. Я забираю его!
ИСПЫТАНИЕ? СМОТРИ.
— Смотри! — крикнул паренек. — Я докажу, что это мое!
Он маниакально побежал к траншее, его молодое лицо, в благоговении, замерло над сияющей черной размытостью.
— Ебать-тебя-в-жопу, чувак! Я забираю Бога!
С широкими, как луны, глазами, он положил руки на свет и поднял его. В тот же миг свет упал обратно к месту упокоения, расплавив ладони паренька. Тот лишь бился в жестких конвульсиях с безмолвным криком на губах.
Голос протрубил:
— УВЫ. ПОРАЖЕНИЕ.
Это смутило писателя, потому, что он знал, что следующим будет он. В последний раз в своей жизни, он задал себе самый важный вопрос. Насколько мощная сила истины?
Я ПОКАЖУ ТЕБЕ.
Внутренности паренька выпадали через его рот несколькими медленными, ровными импульсами; писатель подумал о жирной змее, выдавливаемой из этого отверстия. Лёгкие, печень, сердце, кишечный тракт — все, что было внутри в настоящее время, в большей степени висело снаружи и мерцало. Затем красное сердце, на фоне всего этого перестало биться, и парень упал мертвый.
ТОЛЬКО ВЕРА МОЖЕТ СПАСТИ ТЕБЯ СЕЙЧАС.
— Я вроде понял это, — признался писатель.
ПРАВДА ЕСТЬ МОЕ ПРОПИТАНИЕ. Я СУЩЕСТВУЮ, ЧТОБЫ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЕЕ, ЧТОБЫ ДАВАТЬ ЕЙ ПЛОТЬ. Я ВЫЧЕРПЫВАЮ ЕЕ ТАК, ЧТОБЫ ОНА МОГЛА БЫТЬ РЕАЛЬНОЙ И, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ПИТАЛА. ТЫ ПОНИМАЕШЬ? СЛИШКОМ ЧАСТО ИСТИНА СКРЫВАЕТСЯ ВНУТРИ. БЕЗ РАЗОБЛАЧЕНИЯ, КАКОЙ СМЫСЛ МОЖЕТ БЫТЬ В ПРАВДЕ?
Хорошая мысль, — подумал писатель.
МЫ ОБА — ИСКАТЕЛИ, У НАС ОБОИХ ЕСТЬ ПУТЬ. ПУСТЬ НАШИ ПУТИ ПЕРЕПЛЕТУТСЯ СЕЙЧАС, В РЕАЛЬНОМ СВЕТЕ ТОГО, ЧТО МЫ ИЩЕМ.
— Да, — сказал писатель.
БУДЕШЬ ЛИ ТЫ ПАСТЫРЕМ МНЕ?
— Да.
ИЗ СУЩЕСТВУЮЩИХ, ОСТАЛАСЬ ТОЛЬКО ОДНА ДВЕРЬ, ЧТОБЫ ТЫ ВОШЕЛ. ТРИУМФ ИЛИ ПОРАЖЕНИЕ. ПРАВДА ИЛИ ЛОЖЬ. ПРОВЕРКА ТВОЕЙ ВЕРЫ — ПЕРЕД ТОБОЙ.
Писатель посмотрел в мерцающую траншею. Это будет либо конец, либо начало, — прозрел он. Отвернуться сейчас, означало бы оборвать всю его жизнь, полную лжи. Он начал спускаться, мягко улыбаясь.
Я — Ищущий, — подумал он.
Он положил руки на свет.