– На этот счет у меня несколько версий. Возможно, мы отчасти схожи на наши земные образы и потому неслучайны наши рождения теми, кем мы здесь стали. Может быть и так, что душа изначально не имеет индивидуальности, пока не родится на земле и не приобретет свойственные образу черты. Но, внешность не самое важное в данном вопросе, – Ира заметно погрустнела.
– Ты права. Я понимаю, о чем именно ты волнуешься. Утраты отдаются болью в сердце. Я и сам имел домашних питомцев. Мой старый полосатый кот и маленькая болонка провели со мной много лет. Каждый из них был личностью. Капризы. Радости. Болезни. Жизнь с ними становится полнее, – Филипп нежно любил своих питомцев и понимал, насколько они близки человеку и как без них одиноко, когда те уходят.
– Они должны быть с нами в вечности, – в глазах девушки блестели не слезы, там поселилась надежда.
– Я в ближайшее время это узнаю, – заключил учитель.
Он был стар и морально готов к смерти. Это был редкий пожилой человек, не пытавшийся ухватиться за жизнь.
– Вам не страшно? – не без интереса спросила девушка у пожилого собеседника.
– Нет, моя дорогая девочка, я прожил хорошую жизнь и благодарен за отпущенный срок, – в складках глубоких морщин заиграла непонятно откуда появившаяся радость.
– Никому не избежать встречи с тем, о чем мы не знаем, пребывая здесь. Но чувство страха не становится меньше. Правда не у всех, – заключила Ира, сохраняя на лице спокойствие.
– Все люди живут в страхе. Кто–то находит способ сделать его менее выраженным, а кто–то сам себя изводит тревогой, – Филипп видел страдания сестры, диагноз которой долгое время не был определен. Обсессивно-компульсивное расстройство. Эва ни дня не могла прожить без изнуряющих ритуалов, ставших единственным средством борьбы со множеством страхов, кипевших внутри неё. Филипп с отрочества видел страшные истерики Эвы, вызванные сбитым ритуалом или же бессилием, когда привычное действие уже не давало желаемого успокоения и требовалось отыскать новое, которое вернет спокойствие бедняжке на полчаса, изредка на целый день.
– Наш страх обратно пропорционален чувству веры. Современный человек утратил веру в Бога, которая позволяла сносить тяготы и смотреть в глаза неизвестности пускай и с ропотом, но со смирением, – Ира прервала воспоминания учителя.
– Но разве нельзя вернуть себе эту веру? – Филипп не просто так задавался этим вопросом: он и сам не знал, кому и во что верить. Пожилой человек провел внушительную часть своей жизни во времена, когда религия была едва ли не под запретом.
– Утраченная вера может восстановиться. Возникает другой важный момент: человек в какой–то мере отвернулся от Бога, следовательно, смеет ли он надеяться на Его милость? – Иру терзал этот вопрос, ведь она, тяготевши к правильному образу жизни, работав над уничтожением собственных пороков, вступала в спор с рядом религиозных аспектов.
– Дитя, я сомневаюсь, что ты совершила жуткие грехи, – Филипп решил понизить градус чужого напряжения.
– Куда уже страшней грех, когда человек теряет нить с Богом. Обрывает её. Винит Его. Обижается на Него. Взаимоотношения человека и Бога являются наиважнейшими, но мы ставим на первый план другие отношения и другие ценности, – Ира проделала внушительную работу над осознанием своей оторванности от религии и веры.
– Если, а верю, там действительно есть продолжение жизни, каждого ждет индивидуальный подход и Бог, как никто знает, что из себя представляет пришедшая к Нему душа. Что заслужим, то и понесем, откашлявшись, пожилой человек продолжил: – Пока у тебя есть время, отыщи эту нить.
– Я словно скитающаяся душа. Которая не знает, куда и к кому ей идти, – внутри Иры саднила неизвестность.
– Жизнь имеет удивительную красоту, гаснущую со временем, и более никогда не повторяющуюся, – не без грусти ухмыльнулся Филипп, – насладись ею.
– Страшно, что вы живете в казенном доме, – Ира резко сменила тему разговора. Впечатление, производимое обшарпанными стенами дома для престарелых и скукоты, повисшей в воздухе, давало о себе знать. Оно давило. Указывало на то, что все изнашивается.
– У меня был выбор истратить все свои сбережения на путешествия, – Филипп действительно мог избавить себя от прозябания в казенном доме.
– Не решились? – удивилась Ира.
– Потратил все, – старик весело рассмеялся: – Только не спрашивай на что именно.
– Благотворительность? – предположила Ира, зная, что учитель носил в груди сострадательное сердце.
– Наверное, я плохой человек, нет. Я купил старинные книги на аукционе для кафедры философии. Не мог я позволить умереть дисциплине, теряющей свою значимость. Пускай ещё подергается в конвульсиях, – дело всей его жизни приближалось к своему закату, и он воспринимал сей факт с болью.
– О, Филипп вы думаете, что в наше время никого не интересует свободный полет мысли с анализом и рефлексиями? – Ира представить не могла, что среди современников нет желающих отправиться по лабиринтам размышлений.
– Только тех, кто намеренно решил обойти дорогостоящую кафедру, или, напротив, по причине отсутствия денег на таковую. Увы, детка, но ты часто встречаешь мыслителей? Или хотя бы тех, кто любит по вечерам немного подержать в руках книгу? – Филипп признавал очевидное не без боли.
– Книга покидает бытность человека, как будто пережиток прошлого, – с учителем Ира не могла не согласиться.
– Прошу извинить, но время посещений подходит к концу, – прервала беседу медсестра, ставшая в проеме, чтобы помочь посетительнице выйти, словно та не умела передвигаться без посторонней помощи.
– Как страшно мне вас здесь оставлять, – Ира поцеловала Филиппа в щеку и ушла, не оборачиваясь: она всякий раз боялась, что больше не увидит его.
Одинокий старик снова остался один, отпустив ученицу. Ира в тот день заставила его задуматься о ней. Филипп Бориславович отметил присущую девушке уникальную особенность. Она будто не взрослела. Её юность диссонировала с паспортными данными.
Глава 2
Образ девушки возник внезапно перед мысленным взором Лоэна в тот самый момент, когда он извлекал из маленького чана осадок химической реакции. Он уронил обратно слегка затвердевший кусок зеленого элемента.
«Только не сейчас»: вскрикнул он. Ему нельзя было провалить эксперимент. От исхода опыта зависела его репутация алхимика, к которой он сам лично относился со скепсисом. Требовалось играть роль. Маскироваться. Но присутствовало и желание оправдать возлагаемые на него надежды. Король Венгрии Иосиф I* любезно предоставивший помещение в загородной резиденции ждал вполне конкретного результата от приглашенного из Парижа специалиста. Монарх был человеком, открытым к познанию и не смотря на почитание религиозных догм толерантно относился к бунтарям. Его заинтересовали мистические свойства камня, прошедшего через воздействие температурой и принимавшего в итоге зеленый цвет. Флюорит позволял заглянуть в мир, скрытый от земного. Особо впечатлительным особам удавалось удовлетворить интерес. Что именно могли увидеть в толще минерала пытливые умы, было известно только им самим. За отлитый в виде шара минерал король обещал де Буару приличную сумму денег. Лоэн не нуждался в деньгах, и с легкостью преумножал свои капиталы, но не брать вознаграждение за свои труды не мог: это навело бы на подозрения. Он давно понял, что сможет извлечь нужные ему суммы, и не озадачивался по этому поводу. Алхимия обладала притягательностью для Лоэна. Он желал узнать ответы на многочисленные вопросы, которые разумный человек подготавливает в процессе жизни. Он не смел открыто афишировать занятия, и создал некую ширму в виде выплавки драгоценных металлов и качественных подделок. Хотел ли он наживаться нечестным способом? Лет так двадцать назад он, быть может отчитал бы себя за порочные стремления: сказывалось воспитание, полученное усилиями священника, которого нанял отец Лоэна силясь вытравить из сына тлетворное влияние собственного примера.