Эдайн пожал плечами.
- Я не знаю другого себя. Моя жизнь делится на две части: боль, которую причинял я, и боль, которую причиняли мне. Я не Ларэ. Я не был невинной жертвой.
- Но я не вижу в тебе злобы.
Авель оторвал лицо от груди патриция и насмешливо посмотрел на того.
- Как ты это определяешь?
Вендер пожал плечами.
- Ни разу не видел, чтобы ты причинил боль, когда её можно избежать. Ты сказал, что мне нравится боль – наверно, ты прав. Когда в моих руках кнут – я на своём месте. Но когда в твоих руках нож – ты натянут как струна, а глаза твои темны.
- Не знаю, - Авель снова устало прислонил голову к груди энтари, - если это замысел старейшин – то мне неведома его суть. Может, они боялись, что мы выйдем из-под контроля? А может, не знали, что боль может быть приятна. Когда я убиваю – я не чувствую ничего. Но верно и обратное – я не чувствую страха - ни перед смертью, ни перед болью. Я не могу видеть, как боль причиняют другим эдайн – но моя безразлична мне. Зато у меня есть ненависть. Иногда я не уверен – была ли она до войны. Но сколько я помню себя, она всегда пульсировала во мне тёмной волной, готовой смести всё на своём пути. Ненависть и энтари неразделимы, и мне порой любопытно – что стало бы с ненавистью, если бы не было энтари?
- А что насчёт меня?
Авель недоумённо приподнял голову.
- Я – энтари. Что насчёт твоей ненависти?
Вендер пожал плечами.
- Она была. В самом начале. Пока я не увидел, как ты спишь. Потом она никуда не делась – но возникла загадка. Ты был неправильным энтари. И я захотел разобраться.
- А теперь?
Авель снова опустил лицо на грудь патриция.
- Что ты хочешь от меня услышать? – спросил он после долгой паузы.
- Правду.
- Правду… Я не знаю.
========== Акт 4. Глава 4. Острова ==========
Вендер открыл глаза. Он чувствовал себя необыкновенно выспавшимся. На груди его покоилась растрёпанная седая голова, и то, что Авель вот так спокойно уснул с ним рядом, необычайно обрадовало энтари. Неожиданно для самого себя он почувствовал себя абсолютно счастливым. Сплетни, интриги, ненависть, обязательство – всё это осталось далеко. Он ощутил это с необычайной ясностью.
Он был свободен. И человек, ставший центром его вселенной в последние годы, был рядом.
Вендер вспомнил вчерашний разговор и тихое: «Не знаю». Это было не страшно. Он и сам долгое время не знал, почему его чувства, мысли, душа – всё вертится вокруг его странного слуги. Из всех эдайн в Риме ему понадобился тот, что лучше умел убивать, чем ублажать. Каждый раз, когда он слышал насмешки других энтари, его сердце сжималось – не от обиды за себя, о нет, он давно привык к злословию. Но вот попытки оскорбить Авеля неожиданно остро задевали его, и это было странно. Вендер ценил свою собственность. Никто и никогда не смел трогать его лошадей, его дом и его слуг. Вот только на сей раз было что-то другое. Он вообще не чувствовал, что Авель принадлежит ему. Даже когда на эдайн был контролер, Вендер ни разу не посмел воспользоваться своим преимуществом. Норов любого строптивого раба обламывался за одну ночь наедине с ним и его кнутом. Но одна только мысль принуждать этого слугу казалась ему нелепой.
Он хотел обладать эдайн. Именно этим - и во всех смыслах, но чем больше Авель говорил, что принадлежит ему – тем меньше Вендер ощущал его своей собственностью. Впервые в жизни титулы «господин», «хозяин» и даже «командор» стали вызывать раздражение. Он всё время хотел большего – и другого. Того, что никогда не могло произойти в Риме. Именно поэтому он решил отправиться на юг. Восстания он не боялся. Стоило лишь отсидеться в горах и… что и? Вмешаться в войну, в которой ему было одинаково плевать и на тех, и на других? Нет. Его интересовало только одно существо. Оно стало наваждением.
Даже теперь, когда ему, наконец, удалось преодолеть отвращение убийцы к физической близости, Вендер не чувствовал, что владеет им – и это самое «Не знаю» служило лучшим подтверждением. Но это было не страшно. Он не сомневался: он – Вендер Хайн. Три из пяти последних императриц пали к его ногам. Значит, и этот бастион падёт.
***
Он осторожно погладил белоснежную макушку и чуть приподнял голову, чтобы выглянуть в окно.
Макушка тут же зашевелилась.