С каждым ударом сердца - Гриневич Полина

У благородных драконов нет друзей. Понятие, самое близкое с точки зрения дракона к понятию друга, – это враг, который еще жив.

Терри Пратчетт. “Стража! Стража! ”

Драконам иногда бывает холодно.

Так холодно, что рядом может замерзнуть несколько городов.

Ян Словик. “Трактат о драконах”

Любовь Дракона никогда не имеет ничего общего с его ненавистью.

Они никогда не переходят друг в друга.

И могут существовать параллельно, не мешая друг другу.

Ян Словик. “Трактат о драконах”

Капля крови

Падение

Звук в тишине

Выбор

Любовь

Или Любовь

Для меня

Для них

Для всех

Для сердца

Для капли крови

Летящей в тишине

В темноте

Пролог

…И перед ней раскинулась бесконечная синева. Купол неба сине-черный, такой, каким бывает в последний момент, в мгновение, когда солнце вот-вот исчезнет, скроется за горизонтом, упирался в морскую гладь, играющую последними солнечными бликами. Это единение стихий словно в необыкновенной сказке притягивало и манило своим спокойствием и великолепием. Над головой, местами, в вышине уже проступили звезды, а где-то внизу, невидимое глазу, едва слышимое шипение волн, набегающих на прибрежную полосу песка, словно пыталось убедить, что картина, представшая перед ее глазами – реальность.

В это сложно поверить, но это была реальность. Каменная поверхность под ногами нагрелась под солнечными лучами и почти обжигала, запахи моря, запахи растений нахлынули словно из ниоткуда. И она не могла не почувствовать ветер, ветер, который налетел, приятно касаясь мельчайших волосков на коже, и заставил поднять руку, чтобы удержать разлетевшиеся длинные пряди. Налетел и почти немедленно исчез, оставляя кожу нежиться в закатных солнечных лучах. Лето, настоящее южное лето!

Камешки впивались в босые ноги, но она просто не могла противиться желанию заглянуть скосить взгляд вниз, за край каменной скалы, она сделала один осторожный шаг, потом второй, звук волн внизу стал чуть громче. И этот шепот манил, напевал необыкновенную мелодию.

До края оставался, может быть, только шаг, когда она вдруг поняла, что не знает, как здесь очутилась. Это было невозможно, еще секунду назад она была у себя дома и пыталась справиться с горькими эмоциями, чувствами, не оставляющими никакой надежды на то, что все будет как раньше, с гневом, которой нарастал в ней и пытался вырваться наружу. Ее гнев, о, нет, у нее не бывает гнева. Это не она, это была не она.

Девушка не могла заставить себя подойти к самому краю. Нет, не сейчас, она еще может остановиться. Внезапно ясные краски потускнели, словно все, что она видела и ощущала, весь этот сверкающий мир погрузился в тень. За спиной раздался вздох, глубокий, совершенно нечеловеческий и протяжный, словно кто-то долго сдерживал дыхание, наблюдая за нею.

Ветер, горячий, словно из печи, опалил спину и заставил машинально сделать еще один маленький шаг на самый край скалы и оглянуться медленно-медленно. Она закрыла глаза, как в детстве, когда кажется, что нельзя заглядывать под кровать ночью. Но ведь она не ребенок, и поэтому откроет глаза. Нужно сделать совсем маленькое усилие.

Ужас, который охватил и заставил сжаться, втянуть голову в плечи, повернуться всем телом, казалось, был ничем по сравнению с тем, что предстало перед ее глазами.

Голова огромной рептилии находилась буквально в двух шагах, огромные желтые глаза с вертикальным зрачком, не мигая, следили за ней. Кожистые крылья были распростерты, как будто дракон только что приземлился или наоборот хотел взлететь через секунду.

Девушка не могла оторвать взгляд от этих магических глаз и вдруг ощутила, что затянувшаяся пауза – это совсем не то, что ожидало огромное чудовище. Может быть, в присутствии дракона женщина должна была бы забиться в ужасе или поклониться неведомому богу, хозяину пространства и стихий. Она не знала. В какой-то степени она даже ощущала странное любопытство. То, что она видела перед собой, просто не могло существовать в реальности. Скорее всего, это был сон, странный сон. Может быть, сном было все, что происходило с ней вчера и сегодня, а завтра, проснувшись, окажется, что ее мир вовсе не разлетелся на мелкие кусочки, и жизнь течет как обычно, совершенно ровно и спокойно.

Пауза затянулась, и она вдруг заметила, что по черной чешуе дракона вдруг побежали красноватые отблески. Сказочное чудовище распахнуло огромную пасть, и в глубине нее девушка заметила пылающий шар необыкновенного, почти ослепительно-белого цвета. Она успела только понять руки в бесполезном желании прикрыть себя от вырвавшегося наружу огромного факела, оступилась и рухнула вниз, охваченная языками пламени.

Последняя мысль, которая посетила ее в этом полете навстречу волнам, было желание очутиться как можно дальше отсюда, от этого страшного места. А в голове продолжал звучать странный голос, повторяющий раз за разом:

– Кто ты?

Глава 1. Дана. Предчувствие

– Все-таки невероятно, мама. И откуда ты берешь сюжеты для своих творений? Только не рассказывай мне вновь про сны!

Дана остановилась около картины, где ярко-оранжевое небо соседствовало с темно-багровыми огромными стволами неведомых растений. Странные деревья словно тянули невообразимые ветви-факелы к зрителю, как будто хотели схватить, поймать его. Только напрасно, и это разочарование, отчаяние неудачи ощущалась в их движении.

– Кого они хотят поймать, мама?

– Кто?

Мама закончила разливать в толстые фужеры вино и подошла, кинув короткий взгляд на картину.

– Эти деревья. Ты видишь, как они размахивают этими своими узловатыми конечностями?

Елена только пожала плечами и протянула дочери фужер с огненным напитком. Искра попавшего в западню солнечного луча то гасла, то вновь зажигалась в глубине жидкости необыкновенной звездой. Мама пила редко, так она говорила. Обычно с Даной, и еще иногда одна. Когда грустила. И только красное сухое вино. Тягучее и темное-темное.

Глоток вина и еще один взгляд на картину.

– И действительно, похоже. Вадим же тебя отпустил?

Такая резкая перемена темы разговора совсем не удивила. В обсуждении своего творчества мама была немногословна, как и в обсуждении друга своей дочери. В ее словах на самом деле не было вопроса. Последнее время он отпускал ее слишком легко. Слишком.

Казалось, кроме этого в их отношениях ничего не изменилось. Он был все таким же страстным любовником, все так же любил делать ей маленькие сюрпризы, вывозить на пикники с друзьями, ходить в клубы, где зажигал не по-детски. И все же, все же какая-то темная тень легла на их отношения. Она сама не могла понять, в чем дело, но камень на сердце заявлял о себе, причем всегда как-то без видимой причины.

– Да, конечно, мама. Ты же знаешь, к тебе я всегда могу приехать.

Они вернулись к окну, и Дана ощутила, что беззвучный крик здесь, у этой картины, всегда бьющий по вискам, стал постепенно отдаляться.

– Ну хоть в этот раз голова не заболела? Я тебе удивляюсь, каждый раз жалуешься, и каждый раз приходишь посмотреть.

– Я хочу понять. За твое здоровье, мамуля.

Сколько Дана помнила, рисование было единственное занятие, которое привлекало маму по-настоящему. Нет, несмотря на отсутствие финансовой необходимости, она даже ходила в офис этой своей конторы, продолжала работать и постоянно сидела за своими переводами. Но исключительно “чтобы быть в тренде”.

А все остальное время мама рисовала. Рисовала пейзажи. Иногда обычные. Иногда необычные. Иногда странные.

Мама никогда не училась живописи. Она до всего дошла сама. “У меня есть внутренний голос. Мой зов”. Так она говорила и рисовала.