Губы Лазло коснулись ее плеча, тонкой бретельки сорочки. В их последнем сне он поцеловал ее именно сюда. Когда тело юноши погрузило Сарай в перьевой матрас, жар наполнил их тела, как свет. Это произошло только вчера. Он целовал ее воображаемое плечо, а теперь целовал призрачное. И тогда Сарай склонила голову, чтобы прошептать ему на ухо.
С ее губ были готовы сорваться слова, что были слаще всех других. Парочка еще не успела произнести их друг другу. У них было так мало времени, и Сарай больше не хотела терять ни единой секунды. Но слова, слетевшие с ее уст, были не сладострастными и… не принадлежали ей.
Вот в чем заключалась другая часть дара Миньи. Да, девочка хватала души и привязывала их к миру. Придавала им форму. Делала настоящими. Не давала растаять.
А еще контролировала их.
– Мы сыграем в игру, – услышала Сарай собственные слова. Голос принадлежал ей, но не тон. Он был приторным и острым, как лезвие ножа со стекающей сахарной глазурью. Это Минья говорила от лица Сарай. – Я умею играть. Скоро ты это поймешь. – Девушка пыталась замолчать, но не могла. Ее губы, язык, голос стали неподвластными. – Вот как все будет дальше. Есть только одно правило. Ты делаешь все как я скажу, или я отпущу ее душу. Как тебе такое?
Делаешь все как я скажу.
Или я отпущу ее душу.
Сарай почувствовала напряжение Лазло. Он отстранился, чтобы посмотреть ей в лицо. Колдовской свет погас в его глазах и сменился страхом, вторившим ее собственному, пока они обдумывали свою новую реальность: Сарай теперь призрак в плену у Миньи, а Минья увидела в этом преимущество и ухватилась за него. Лазло любил Сарай, а Минья держала в кулаке ниточку ее души и посему… она контролировала и Лазло.
– Кивни, если понял, – потребовала девочка.
Лазло кивнул.
– Нет! – выпалила Сарай, и слово прозвучало грубо от ее смятения и ужаса.
Казалось, будто она выхватила свой голос у Миньи, но в то же время было ясно, что Минья позволила этому случиться, – что отныне все ее поступки зависят от разрешения или приказа. Милостивые боги… Сарай поклялась больше никогда не повиноваться извращенным желаниям девочки, а теперь стала ее рабыней.
Вот какой была сцена в саду цитадели: безмолвные растения, ряд слив и ленты металла, которые Лазло содрал со стен, чтобы предотвратить нападение армии Миньи. Их оружие крепко застряло в мезартиуме, а за ним маячила дюжина призраков. Руби, Спэрроу и Ферал до сих пор ютились у перил террасы. Разалас, металлический зверь, почти не шевелился, но его крупная грудь вздымалась и опускалась, да и сам он, хоть и был неподвижен, казался живым. В небе над ними кружил большой белый орел, которого прозвали Привидением.
А посреди сада, на покрове из цветов, лежал голубой, розовый, каштановый и кровавый труп Сарай, напротив которого Сарай с Лазло противостояли Минье.
Девочка казалась такой маленькой в своем неестественном теле, по-прежнему облаченная в пятнадцатилетние лохмотья из яслей. Ее лицо было круглым и мягким – детским, а большие темные глаза горели от злобного ликования. Только это пламя в глазах и противоречило внешнему виду – ее миниатюрности, неопрятности, – но она все равно умудрялась источать могущество и нечто похуже: болезнетворный фанатизм, с его собственными законами и положениями.
– Минья, – с мольбой обратилась Сарай, ее разум закипал от количества новой информации – ее смерть, сила Лазло. И старой – ненависть и страх, управляющие как их жизнями, так и жизнями людей. – Все изменилось. Разве ты не понимаешь? Мы свободны.
Свободны. Слово запело. Воспарило. Сарай представила, как оно обретает форму, словно один из ее мотыльков, и, мерцая, кружится в воздухе.
– Свободны? – повторила Минья. Когда она его произносила, слово не мерцало. Не парило.
– Да, – подтвердила Сарай, поскольку перед ними был ответ на все вопросы. Лазло – ответ этот. После смерти и пленения девушка медленно анализировала произошедшее, но теперь она приняла главное – надежду. Всю свою жизнь их пятерка существовала взаперти в небе, без возможности уйти, сбежать или хотя бы закрыть двери. Они жили с уверенностью, что рано или поздно люди придут и хлынет кровь. До прошлой недели никто и не сомневался, что это будет их кровь. Но армия Миньи все изменила. Теперь, вместо того чтобы умереть, они будут убивать. И какой тогда станет их жизнь? Они все равно останутся взаперти с трупами в качестве компании, а также ненавистью и страхом, которые уже не будут родительским наследием, они станут их личным новым и ярким достоянием.
Но этого можно избежать.
– Лазло контролирует мезартиум, – сказала Сарай. – Это то, в чем мы всегда нуждались. Он может переместить цитадель. – Она посмотрела на юношу, надеясь на свою правоту, и при взгляде на него в ней засияли новые солнечные лучи. – Теперь мы сможем отправиться куда угодно.
Минья сухо посмотрела на нее, прежде чем перевести взгляд на Лазло.
Он не мог прочесть мысли девочки. В ее глазах не было вопроса. Они были черными и пустыми, как панцири жуков, но Лазло ухватился за ту же ниточку надежды, что и Сарай.
– Это правда. Я чувствую магнитные поля. Если подниму якоря, думаю… – он осадил себя. На сомнения нет времени. – Я знаю, что мы сможем улететь.
Это было знаменательно. Небо манило во всех направлениях. Сарай ощущала это. Руби, Спэрроу и Ферал тоже чувствовали и подошли ближе, продолжая цепляться друг за друга. После долгих беспомощных лет в цитадели, после тайны своего существования и страха, они могли просто уйти.
– Ну, да здравствует Всеобщий Спаситель, – процедила Минья, ее голос был таким же сухим, как и взгляд. – Но не спешите намечать курс. Я еще не закончила с Плачем.
Не закончила с Плачем. У Сарай пересохло во рту. С таким невыразительным тоном и оборотом речи она могла говорить о чем угодно, но нет. Минья говорила об отмщении.
Она говорила о расправе.
Они так часто ссорились в последние дни, что все безобразные слова девочки восстали в голове Сарай.
Меня тошнит от тебя. Ты такая слабая!
Ты слишком жалкая. Ты скорее позволишь нам умереть.
С оскорблениями она еще могла справиться, и даже с обвинениями в предательстве. Они ранили, но именно жажда кровопролития внушала ей безнадежность.
С меня хватит резни, когда я отплачу им сполна.
Убежденность Миньи была абсолютной. Люди истребили ее семью. Она стояла в коридоре и слышала, как крики затихают, младенец за младенцем, пока не воцарилась полная тишина. Минья спасла всех, кого могла, но этого было недостаточно: всего лишь четверо из тридцати. Все ее естество, все ее поступки породила Резня. Сарай могла поспорить, что за все время еще не существовало более искренней ярости, чем у Миньи. Глядя на нее, она жаждала того, чего никогда не желала прежде: дара своей матери. Изагол, богиня отчаяния, манипулировала эмоциями. Если бы Сарай была на это способна, то свела бы на нет ненависть Миньи. Но она не могла. Что еще она может, кроме как вызывать кошмары?
– Минья, прошу тебя, – обратилась Сарай. – Мы пережили столько боли. Это наш шанс на новую жизнь. Мы не наши родители. Нам не обязательно становиться чудовищами. – Ее мольба раздалась хриплым шепотом: – Не делай из нас чудовищ.
Минья склонила голову набок.
– Из нас, чудовищ? А ты еще защищаешь отца, который пытался убить тебя в колыбели. Великий Богоубийца, детский палач! Если это значит быть героем, Сарай, – она показала свои маленькие молочные зубки и прорычала, – то лучше я буду чудовищем.
Сарай покачала головой:
– Я не защищаю его. Дело вообще не в нем! Дело в нас, и в том, кем мы хотим стать.
– У тебя нет выбора, – рявкнула Минья. – Ты мертва. А я выбираю чудовище!
Тут уж надежда подвела Сарай. Она изначально-то не была сильной. Девушка слишком хорошо знала Минью. Теперь, когда она стала призраком, Минья заставит ее сделать то, от чего она долгое время отказывалась: убить отца, Богоубийцу, Эрил-Фейна. И что тогда? К чему их приведет отмщение Миньи? Как именно она отплатит за Резню? Сколько людей должно погибнуть, чтобы удовлетворить ее?