- Какое нынче время? - спрашиваю я мистера Кленси.
- Сестра Глории, Джун, ждет ребенка, - отвечает он. Ах, мистер Кленси может быть таким вредным! Иногда он ведет себя так, словно у вас вообще нет голоса! - Имена уже подобраны. Третий ребенок не должен стать для нее большим событием.
- Сейчас весна, мистер Кленси? - спрашиваю я. - Скажите мне хотя бы это.
- Смити пошел на повышение. Похоже, меня тоже должны повысить. Знаешь, этот Смити постоянно жалуется то на одно, то на другое.
Я хочу закричать, но это ниже моего достоинства. Сказать по правде, мне нравится слушать, как мистер Кленси разговаривает со мной. Нравится звук его голоса и шум лифта. Плевать я хотела на лестницу.
Лифт прибывает в фойе. Двери открываются, и я вижу сверкающие светильники, чудесные стены и мебель; все на своих местах, точно такое же, как в первый день.
- Ты прекрасно пахнешь сегодня, Красавица, - говорит мистер Кленси, когда я выхожу из лифта, (он всегда это говорит).
Я поворачиваюсь и, глядя в его слепые глаза, говорю спасибо. Затем мистер Кленси садится на свой стул и отдыхает, ожидая моего возвращения. Я бреду по вестибюлю между стенами из облаков. Новые, свежесрезанные цветы торчат в хрустальных вазах. В конце концов, я пришла к выводу, что сейчас, скорее всего, весна. В "Морской арфе" всегда весна.
Вот она, моя мечта Золушки. Я могу петь здесь и танцевать на ковре, который цветом походил на залитую солнечным светом Гавань. Однажды я видела бродившего здесь молодого человека. Этот красивый юноша был старше меня. Ему было, наверное, лет двадцать. Я прошлась рядом с ним. Однако под мышкой у парня торчала газета, и у него не нашлось на красавицу времени. Я проплываю между ваз, и некоторые из цветов шуршат, когда я прохожу мимо. Иногда я слышу здесь другие голоса - слабые, дрейфующие туда и обратно. У Папы имелось старое радио, которое он держал в гостиной, и мы с Энни слушали его. Вот на что похожи те голоса. Они словно бы доносятся из далеких-далеких мест - мест, которые и рядом не стояли по красоте с "Морской арфой".
Чердак мне не нравится. Они содержат его в недостаточной чистоте, и голоса там, наверху, хотят, чтобы вы делали плохие вещи.
Однажды я была в вестибюле - танцевала и пела - и увидела управляющего. Того самого человека. Я узнала его по походке и по тому, как он щелкал пальцами у стойки регистрации, вызывая прислугу. Они скакали перед ним, точно побитые дворняжки. Я приблизилась к управляющему и щелкнула пальцами у его уха. Он резко обернулся и секунду смотрел прямо мне в глаза.
Ах, нет, подумала я. Нет. Это не может быть тот же самый человек. Я ошиблась. Это был старик, с белыми волосами и морщинистым лицом. Человек, о котором я подумала вначале, был намного моложе. Однако старик, похоже, уловил аромат моих фиалок: издав придушенный возглас, он отпрянул от стойки; его глаза стали размером с серебряный доллар.
- Поговорите со мной, - произнесла я. - Кто-нибудь, поговорите со мной.
Однако старик только хрипел. И я двинулась дальше.
Какое нынче время? Голова... Порою она так невыносимо болит. Мама? Кажется, я слышала...
Я очень быстро устаю.
Мистер Кленси отвозит меня в лифте обратно на третий этаж.
- Спокойной ночи, Красавица, - говорит он, и я тоже желаю ему доброй ночи. Мама всегда говорила, что вежливость - это признак благородной крови.
Дверь 301-го номера открыта. Она всегда открыта. Я бы не допустила иного. Если кто-нибудь пожелает войти и поговорить со мной, я хочу, чтобы они знали: им здесь рады. Я захожу внутрь - и вижу женщину, что сидит в кресле; рядом с ней горит лампа с голубым абажуром. Когда я вхожу, она поднимает взгляд, и глаза ее расширяются. Женщина слегка дрожит, словно собирается вскочить и выбежать за дверь. Однако она берет себя в руки и остается. Я проплываю мимо нее к кровати с синими простынями.
- Ты здесь, не так ли? - спрашивает женщина. Ее голос напряжен, но... Мне откуда-то знаком этот голос.
- Ты здесь, - говорит гостья. На этот раз утвердительно. - Это Энн, Красавица. Твоя сестра Энн.
- Я знаю свою сестру! - говорю я, поворачиваясь к женщине. - И ты - не она!
В моем кресле сидит старуха - старуха с сединой в волосах и глубокими морщинами на лице.
- Моя сестренка - маленькая девочка!
- Я... не знаю, сможешь ты это понять или нет. - Старуха, претендующая на право быть моей сестрой, поднимается, сцепив перед собой руки, как будто опасается, что те улетят, словно какие-то морщинистые птицы. - Хочу, чтобы ты знала... сегодня ночью Мама умерла. В больнице. Рак забрал ее.
- Лгунья! - кричу я. - Старая, грязня лгунья! Убирайся из моей комнаты!
- Мама попросила прийти и сказать тебе, - продолжает сумасшедшая старуха. - Я была рядом с ней, когда она умерла. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Нет! Нет! Нет! Нет!
- Боже, я, должно быть, совсем спятила. - Женщина качает головой. - Разговариваю со стенами. Торчу в треклятом номере отеля и болтаю со стенами.
- Выметайся!
Я хочу сбить со старухи спесь. Хочу схватить ее и вышвырнуть за дверь, словно огородное пугало. Хочу протащить ее за волосы до лестницы и сбросить вниз...
Голова. У меня болит голова. Ох, моя голова...
- Это к лучшему, что она умерла, - говорит женщина.
И почему столь безумная, старая дуреха думает, будто я поверю, что она - это Энни?
- Маме было немного больно. Так будет лучше для нее.
Она смотрит на свои руки, и я тоже разглядываю их при свете ночника. Ногти обломаны, а кожа на кистях - грубая и растрескавшаяся. Руки моей Мамы.
- Я... поднялась по лестнице, Красавица, - говорит женщина. - Собиралась воспользоваться лифтом, но... - Она пожимает плечами. - Я должна была пройти по лестнице.
Затем женщина поднимает голову, и я вижу, как ее взгляд скользит по комнате, словно она выискивает привидение.
- Красавица, - говорит она очень тихим голосом. - Я хочу кое-что у тебя спросить. - Это... так долго мучает меня. Красавица, пожалуйста, скажи мне... Это не из-за меня ты упала с той лестницы? Так ведь?
Она не моя сестра! Моя сестра - маленькая девочка!
- ПОШЛА ВОН! - кричу я ей...
- Пожалуйста, скажи мне. Это не дает мне покоя долгие годы. Ты упала не из-за меня... правда?
Она ждет. Энни, что с нами произошло? Что случилось в тот миг, когда было потеряно равновесие? Какое нынче время? И где наша Мама?
- Пожалуйста... пожалуйста, - говорит Энни и, склонив голову, начинает плакать.
- Нет, - произношу я. - Энни? Я упала не из-за тебя. Ясно?
Энни продолжает плакать. Ей всегда нравилось внимание.
- Со мной все в порядке, - говорю я. - Видишь?
Она рыдает и проводит ладонью по глазам. Теперь я кое-что припоминаю: здесь, в моей комнате, на кровати сидела Мама и плакала после того, как рассказала, что Папа умер. Несчастный случай на заводе, сказала она. Несчастный случай... так же, как и с тобой.
- Энни! - кричу я. - Со мной все в порядке! Прекращай плакать!
- Я лишь хотела рассказать тебе о Маме, - говорит Энни. Она высмаркивается в носовой платок и комкает его.
Она, эта пожилая незнакомка, направляется в сторону выхода. Потом замирает на пороге.
- Красавица? Я не знаю, почему ты осталась здесь. Мама, наверное, знала. Но не я. Может, ты здесь, а может, и нет, однако... если получится, не могла бы ты пойти с Мамой? Я имею ввиду... кажется, пришло время уходить отсюда, Красавица. Время отправляться дальше.
А затем моя сестренка выходит за дверь, и я провожаю ее до лестничной площадки. Осторожно ступая, она спускается вниз, и я наблюдаю за тем, как она скрывается из виду.
- Энни? - кричу я ей вслед. - Я люблю тебя.
Мама? Ты здесь, Мама? Ты пришла, чтобы побыть рядом со своей Красавицей?
Нет. Где бы Мама сейчас ни была, она не в "Морской арфе". Она отправилась туда, куда я должна была отправиться первой. Она уже видела то, чего у меня никогда не было. Но мы снова можем быть вместе! Ведь можем?