Машет волыной: иди, мол. Отступаю в коридор, чё ж тут сделаешь. Серый медленно спускается по ступеням, целит мне в грудь. Что характерно: если начнет стрелять, первым делом зацепит Юльку. Дергаться - без мазы.
- Куматный подвальчик отстроили, - Серый цокает языком. - Надо бы осмотреться.
И вдруг орёт, аж эхо звенит:
- Куда Барона дел, падла?!
Пистолет трясется в клешне. Щенок, шабик. Далеко, не допрыгнуть. Сам бы допрыгнул, без Юльки. Но её же сначала надо на пол опустить, да не бросить, как куль, а положить аккуратно. Не успею. Куда Барона дел...
- Барон умер, - говорю. Верней, это тот, умник говорит, а меня самого жутко на стрём пробивает, прямо мороз по хребту. Серый морщит рыло.
- Так и знал, блин. А её, - кивок, - зачем прихватил? Понравилась?
Молча смотрю на пол. Барон умер. Как так?! (Надо же, где-то я прокололся. Паршиво). Лампочка еле светит, пятен и трещин на бетоне почти не видать. Девять, десять, одиннадцать... Не хочу!!! Девять, восемь, семь. Умер... Не хочу. Три, два, один.
- Молчишь, молчун, - хмыкает Серый. - Домолчишься. Ну ладно, давай резче. Ты впереди, я следом. Мало ли, какие тут сюрпризы у тебя. Двигай.
Барон снова загнан и заперт. Разворачиваюсь и иду. Где-то далеко, за стенами усадьбы, бухает взрыв. Коридор очень длинный - теряется в полутьме - и очень узкий. Отскочить некуда, спрятаться негде. Да еще Ю на руках. Поганое дело, влип.
- Ты ведь не сразу под Бориса Андреича косить начал, - говорит Серый в спину. - Сначала в Кузю превратился. Верно?
- Откуда знаешь? - надо еще под ноги смотреть, пол неровный. Споткнусь - а этот недоумок выстрелит с перепугу.
- Да я ночью видел, как Кузя по дому шарился. Встал до ветру, слышу какой-то ташвиш на лестнице: шаги, охи-звяки. Сховался за угол, гляжу - оппа-па, Кузя чего-то в сумке тащит. Ну, думаю, пусть тащит, нельзя, что ли.
Смешок. Кажется, я отсюда чувствую, как у него воняет изо рта.
- А потом Кузя-то пропал. И Борис Андреич к тому же утром на брифинге всякую бишуру нести начал. Дальше просто, как это... Интуиция помогла. Барон под шикалёвских бы не прогнулся. Стало быть, подменили его.
Опять этот смешок, вонючий, кариозный смешок.
- Что скажешь, подменыш? Так и было, а? Не подвела Серого интуиция?
...Вообще это всё, конечно, хреново обернулось, хоть волком вой. Я ведь добрался до самого сложного - до Бароновой головы, до его ассоциативной матрицы, до его, проще говоря, личности. Остальное было намного легче, даже когда оперативники ловили настоящего Кузю, Кузю-Визиря, правую руку Барона. Когда считывали с него матрицу. И когда закачивали эту матрицу мне в голову, чтобы меня никаким образом было не отличить от Кузи, и когда... А, да чего там. Я ведь битых две недели тут ошивался. Всё ловил момент, когда можно будет подстеречь Барона одного, без охраны, и желательно вечером, чтобы вколоть ему расслабляющее и оттащить в заранее подготовленный чулан. Чего мне стоило подготовить тот самый чулан - отдельная песня. Почти центнер мелких деталек ночами пронёс в усадьбу и здесь собрал портативный анализатор. Дальше - дело техники. Барон хрипел, накрепко привязанный к ложементу, и пускал слюни, пока шлем на его наспех выбритой голове впитывал память, реакции, ассоциации, карту эмоций и прочую научную лабуду, в которой я уже не очень хорошо разбираюсь. А наутро Барон кончился, зато начался я: с виду Барон, и по разговору Барон, и вообще, как ни посмотри, Барон, вплоть до отпечатков пальцев, и внутри, что самое гнусное - тоже Барон. По крайней мере, иногда. Готова была к запуску главная часть моей победоносной, мать её, миссии, в результате которой Шикалёв сел бы до конца своей поганой жизни вместе со всеми силовиками и дилерами. Накрыли бы разом целую сеть. Глядишь, и мне недельку-другую верилось бы, что не зря уродую психику на этой адской, невыносимой должности... Но Шикалёв оказался быстрей и умней, чем думали наши аналитики, не стал ждать, пока Барон к нему придёт. Сам пришёл. Вся операция насмарку.
Кажется, мы на месте. Коридор заканчивается большой комнатой, вырубленной прямо в скале. Посредине, в квадратной яме, стоит на стапелях катер, остроносый, весь словно бы сжатый для прыжка. Дальняя стена морщится жестяной гармошкой, это никакая не стена, а шлюзовая дверь. Открыть - снаружи хлынет вода, дойдет до катера, поднимет на стапелях, и можно ехать. Прямо в море: дверь открывается в залив. Если верить Бароновым воспоминаниям, заряда должно хватить до Финляндии, да еще запасная батарея есть. Делаю шаг вперед. Здесь тихо. Как в могиле.
- О, катерок! - Серый выходит из-за спины. - Теперь ясно, какую ты тут картошку перебирать хотел... Драпать собрался, значит. Не, не получится.
Встаёт напротив. Слишком далеко, чтобы достать, слишком близко, чтобы промазать.
- Ну, давай прощаться, Борис Андреич, - говорит он. - Или как тебя там?
Пистолет в руке дрожит еще сильней, но голос - злой, твердый. Похоже, действительно готов стрелять. Как я ненавижу эту проклятую службу. Как ненавижу себя за то, что дал сделать с собой такое. Пропади всё пропадом. Сейчас зажмурюсь, и пусть стреляет, всё равно это не жизнь: чужие тела, чужие мысли, вечная борьба внутри больной головы, уже почти забыл, каково это - быть собой. Только вот Ю надо спасти. Чёрт.
- Меня зовут Артём, - говорю я. - Можно... превратиться? Перед... ну...
Серый колеблется пару секунд, и за это время сердце моё успевает простучать раз десять.
- Валяй, - разрешает он. - Хоть гляну на тебя, настоящего. Только быстро.
Неуклюже топчусь: куда бы положить Ю? Нагибаюсь осторожно, кладу рядом. Выпрямившись, делаю серию вдохов-выдохов. Чтобы изменить внешность, никаких пятен считать не надо, внешностью управляют мим-процессоры.
По телу бегут огненные мурашки. 'Умный гель' перетекает с места на место, перестраивает рельеф подкожной клетчатки, делает здесь поменьше, там - побольше... Серый таращится, чуть не раззявив рот. Наверное, это не самое приятное зрелище: видеть, как у человека оплывает лицо, точно у манекена в печке. Еще неприятней мне. Больно это, когда лицо. Руки-ноги - тоже, там меняется тургор тканей, рельеф мускулов, но по ощущениям это как хорошая силовая тренировка, будто вдоволь потягал штангу и вдобавок прошел все тренажеры. А лицо... Носом или, скажем, щеками штангу тягать не пробовали? Вот примерно так.
- Блин, - хрипит Серый. - Бли-ин.
Метаморфоза утихает. Зудят кончики пальцев, отпечатки всегда почему-то меняются последними. Я - снова Артём Троекуров, исходная форма 'П', дорогая игрушка Службы по борьбе с организованной преступностью. 'П' - значит Протей, в честь греческого бога. 'Умный гель' стёк с фигурных бицепсов Барона, с его скульптурной задницы и атлетической спины, перестал давить обручем на талию, выпустив на волю мой не слишком, может, эстетичный, но крепкий пресс. А лицо - что ж, больше это не Бароново лицо с римским носом и парижским волевым подбородком. Не красавец, но уж какой есть.
- Ну ты и урод, оказывается, - цедит Серый. - Сдохни, бадан.
Палец на пистолетном спуске белеет: сейчас выстрелит. Я срываюсь вперед и вбок, выставляя перед собой руки. Гель расползся под кожей на груди и боках, затвердел в ладонях, закрыл непробиваемой маской лицо и лоб - не до красоты, конечно. Зато теперь у меня есть шанс. Первая пуля обжигает ребра, вторая бьёт в руку. Меня разворачивает, отбрасывает назад. Прыгаю опять. Серый тычет пистолетом, стреляет. Мимо. Сшибаю с ног, валюсь сверху. Кулаки не чувствуют ударов: бронированные. Серия в голову - звук, будто арбузы на асфальт падают. Добавляю ещё. Вскакиваю, ногой отшвыриваю пистолет. Серый лежит тихо, не шевелится. Пёс с ним, авось не сдохнет. Кругом набрызгано красным. Ю?! Бегу к ней, поднимаю, оглядываю, кажется, шепчу что-то идиотское, беспомощное, господи, девочка моя, прости, неужели опоздал, придурок, герой задрипанный...
...Для всех она была Юля, только я звал её настоящим, китайским именем. Мы с ней дружили с третьего класса до конца школы, невзирая на проблемы взросления, на её ухажеров и моё хулиганство, на разницу в статусе между сыном питерской учительницы и дочерью китайского бизнесмена (который был, как говорили, нечист на руку). Перед выпускным я признался Ю в любви. Она попыталась обратить разговор в шутку, потом, когда я не отступился, сказала, блестя ореховыми радужками: нет, Тёма, прости. Я ушёл с праздника, гулял один всю ночь, утром не стал отвечать на её звонки и занес в черный список везде, где можно, а через месяц вдруг неожиданно для себя поступил в Универ, на биофак. Увидев свою фамилию в перечне зачисленных, вытащил из кармана телефон и позвонил Ю - не думая, на автомате, потому что с третьего класса привык делиться с ней всем хорошим, что случалось в жизни. Ю сразу взяла трубку. Она, оказывается, уехала с отцом в Китай.