А вода катила на людей. Вал стремительно набирал высоту. Размером он достиг высоты добротных каменных хором, а все рос и рос. Хищно изогнутый пенящийся гребень вала мог уже скрыть с верхушкой вековую сосну, если бы она стояла перед ним.
Никого из дружинников подгонять не пришлось. Не маленькие – сами беду видят!
На сборы ушли мгновения. Сказалась длительная воинская выучка. С оружием воины не расстаются даже в мирное время во время сна. Оружие – оно всегда под рукой. Остальное добро – наживное.
Четверо дружинников, не раздумывая, бросились к раненым. Надо вызволять – сам погибай, а товарища выручай. Этот закон свят. Остальные венды побежали к спасительному обрыву.
Успели не все.
Вал неожиданно быстро прикатил к обрыву. У самого берега его гребень взметнулся брызгами, чавкнул и жадно слизнул замыкающих дружинников. Они несли раненых…
Затем мутная пенящаяся бездна, крутя и перемалывая их тела донными валунами, древними корягами и прочим речным хламом, сотрясла обрыв. Земля не выдержала. Отломился широкий толстый пласт. Медленно и величественно осел – погребая под собой то, что осталось от людей.
Никто не понимал, сколько прошло времени. Может – проскользнул миг, а может – пролетела вечность. Дружинники чувствовали себя так, словно только что вышли из тяжелого боя. В бою времени не существует. Его не отмерить. В бою час – как мгновенье, и не понять, какое сейчас время суток – утро или вечерняя заря?
Ошалевшие люди тяжело дышали, понемногу приходили в себя.
– Да-а… – хрипло выдохнул кто-то, глядя, как вал, принятый могучей рекой, исчезал. – Еще б немного и отправились бы мы по лунной дорожке, да на велесовы пастбища! Спасибо, Любомысл! Спасибо старик! Сообразил…
Любомысл тем временем уложил мальчика на мягкую землю, подоткнул ему под голову свою суму, задрал рубаху и принялся проворно растирать грудь и щеки паренька.
– Спасибо, Любомысл! – смахивая со лба холодный пот, отозвался еще кто-то. – Удружил!
– Ладно уж! – буркнул старик. – Успокойтесь! И не такое бывало. Подумаешь – волна! Эка невидаль… Отодвиньтесь, бугаи. Не заслоняйте Добромилу дыхания! Столпились!
Дружинники послушно отступили. Старик дело говорит. Молодой княжич Добромил дороже всего. Дороже собственной жизни.
– Уф-ф! В самом деле, Любомысл! Ты молодчина! – воскликнул молодой дружинник по имени Милован. И судорожно сглотнув, добавил: – Когда вернемся – пир ради тебя закатим. Великий пир! А? Как, други? – обернулся Милован к остальным. Дружинники молчали, тяжело дышали – отходили.
Любомысл тоже не ответил. Старик сосредоточено занимался делом – бодро растирая мальчика и попутно вдувая ему в рот воздух и умело давя на грудь, – восстанавливал слабое дыхание. Так делают наглотавшимся воды.
Наконец, мальчик глубоко вздохнул, медленно раскрыл дрожащие веки и непонимающим взглядом обвел окружающих.
– Ну вот, Добромил, – ласково пробурчал старик. – Что ж это ты затеял, что ж ты нас пугать надумал! Такой сильный парень! Почти взрослый!
– Любомысл… – узнавая старика, прошептал мальчик и, неожиданно для самого себя, разрыдался. – Так больно было! Так страшно… Так давило…
– Ничего, княжич! Ничего! – старик нежно гладил голову Добромила. – Все прошло! Все кончилось!.. Ты поплачь, княжич, поплачь! Вмиг полегчает! Уж я-то знаю! Дело известное! Любой тебе скажет! – и Любомысл бодро подмигнул мальчишке.
Долгих увещеваний Любомыслу не понадобилось. Детские невзгоды быстро забываются. Мальчик быстро успокоился, смахнул с глаз остатки слез и стал подниматься. Любомысл протянул руку, подставил плечо…
– Не надо, Любомысл! Я сам! – воскликнул княжич Добромил. – Сам встану!
Мальчику стало заметно лучше – он самостоятельно сел, отвергая помощь старика и здоровенного дружинника по имени Прозор.
– Ну, сам – так сам! – обрадовался Любомысл. Его воспитанник оживал на глазах, это замечательно! – Только резво не вскакивай – соизмеряй силу. После такого передела осторожность нужна. Не спеши! Поспешность ни к чему. Что там у вас? Все успели? – Любомысл обернулся к воинам. По мрачным лицам понял – дела плохи. Тихо спросил: – Кто?
Воины, над которыми только-что махала саваном близкая Смерть-Морана, молчали.
– Нет, не все, Любомысл, – отозвался молодой кудрявый парень по имени Борко. – Не все…
Старик обвел взглядом дружинников. Шестерых недосчитался.
Прозор поймал взгляд Любомысла, тихо сказал: – Рыбака нет. Ведени Водяного. Бедолага, когда эта жуть началась, в своей лодке рылся. Особую приправу искал для ухи. Я заметил – его первым скрутило, а потом и до нас дошло.
Снова нависло молчание. Люди пытались осознать неожиданную и такую глупую гибель друзей. Ведь смерть нелепа – если она не предрешена заранее. В голове не укладывалось – погибшие только что сидели рядом, делились едой, глотком крепкого хлебного вина. Разговаривали… перебрасывались незатейливыми шутками. Теперь друзей нет.
– Может, смогут выплыть? Как думаете? – терзался Борко. И с присущей ранней молодости самоуверенностью воскликнул: – Я бы наверно смог… Они ведь… Их ведь… Их ведь даже смерть не враз одолеет! – Борко отвернулся. Не хотел, чтоб видели его лицо с увлажнившимися глазами. Дружинника слезы не красят.
– Может и смогут. Никого не хорони, Борко! Не хорони, пока сам не снарядишь покойника к прародителям! Да не справишь по ушедшим достойную тризну! – прервал его высокий воин.
Плащ на нем иной, не такой как у остальных: более длинный, не доходивший до земли всего пару пядей. Густо-бордовый, с вышитой золотом застывшей в прыжке рысью. Он отличался от черных плащей воинов с серебряным шитьем на плечах. Этот дружинник предводитель отряда. Зовут его Велислав.
– Похожих случаев не счесть! – Голос предводителя поражал силой и твердостью. – И еще! Никто не видел их мертвыми! А раз так – надежда есть!
Уверенность Велислава возымела успех: поникшие дружинники воспрянули, Борко провел рукой по лицу, смахнул набежавшую слезу и повернулся. Напоследок, чуть слышно шмыгнув носом, постарался напустить на себя суровый вид. Княжеский дружинник не должен раскисать. Всё! Что было – то прошло.
Тем временем Велислав кратко распоряжался.
– Дружинники! Осмотрите лошадей! Им тоже перепало от этой мари. Все уходим в башню! Лошадей туда же. Все обсуждения потом!
Велислав оглядел дружинников, насторожился. Твердо на ногах стояло лишь несколько человек. Иных воинов шатало, их бил озноб. Плохо дело: хворые.
Велислав повернулся к здоровенному, выделявшимся ростом и статью воину.
– Прозор, друг! Помоги. Ты во тьме видеть горазд.
Богатырь пожал плечами, будто говоря: «Эка невидаль. Мог бы и не говорить – все сделаем как надо!» Оглядел дружинников, сразу определив: кто тверд, кого не сильно прибил морок. Махнул рукой – мол, за мной! – и стремительной тенью скользнул туда, где доносилось ржание и хрип перепуганных коней. Со стороны башни навстречу им уже бежали три воина – их оставили для присмотра за лошадьми.
– Мы в порядке! – на бегу крикнул Прозор. – С нами бегите, лошадей собирайте! В башню заводите!
Дружинники исчезли в ночном лесу.
Остальные, так и не отошедшие, прибитые, устало направились к башне. Она возвышалась неподалеку, темным зубчатым верхом нависая над соснами.
Велислав же неспешно подошел к обрыву, и какое-то время смотрел на темную воду. Река так нежданно взяла жизнь людей. Добрую треть воинов. Шесть человек из восемнадцати. Со своими дружинниками Велиславу много чего довелось пережить. Их связывала и крепкая мужская дружба, и воинское братство. И потому потеря каждого оставляла на сердце долгую глубокую рану, добавляла в темные волосы серебристый налет.
Река Ледава все так же неторопливо катила ночные волны. Уже ничего не напоминало о недавней беде. Только теперь сухой каменистой отмели, где они вечеряли, не существовало. Ее размыло, и сейчас из воды виднелись замшелые илистые глыбы и коряги. Луна же избавилась от рваных туч и вновь засияла. Перед мороком ночное светило как-то сразу спряталось в них, укрылось. На противоположенном берегу, откуда грянула нежданная гибель, сейчас и тихо, и спокойно. Лишь лунный свет заливает болотистое редколесье, которое в народе издавна звали метким словом – Гнилая Топь.