Сир Бертран слез с коня, снял с головы шлем, так похожий на какой-то волшебный желудь фей и, отложив его в сторону, стал помогать Родерику поить лошадей. Лошади должны напиться первыми, потому как если они погибнут, можно читать отходную молитву и надеяться, что Папа Римский не забудет включить имена рыцарей в мессе о погибших за Святую Землю. Пешком отсюда не уйдешь.
Затем, когда животные, отфыркиваясь от удовольствия, отошли от ведра, настала очередь людей. По старшинству, первым испил воды сир Бертран. Он пил жадно, не отрываясь, холодная и чуть-чуть солоноватая вода приятно холодила пересохшее горло. Остатки воды из ведра он вылил себе прямо на голову. Живительный поток насквозь промочил его черные как ночь подстриженные под горшок волосы, стек по суровому, обветренному ветрами Палестины и Сирии лицу и, проникая сквозь доспехи, намочил супервест и тело.
— Клянусь тысячью дохлых язычников! Хорошо! — взревел он, стряхивая с коротких волос остатки влаги. Сир Родерик почтительно ждал, облизывая потрескавшиеся от сарацинского белого солнца губы.
— Пойду вознесу благодарность Господу, — произнес, сир Бертран, протягивая ведро Родерику. — А ты пока наполни и напейся.
Рыцарь отвернулся от колодца и, отойдя от него немного, отстегнул с пояса свой старый, но верой и правдой послуживший в сотнях битв меч. Аккуратно положил его на сухую землю, сегодня он обратиться к Господу не как воин, а как обычный его верный слуга. Рыцарь прошел еще десяток ярдов и, достав из-под супервеста массивное серебряное распятие, преклонил колени, стал молиться.
— Господи, благодарим тебя за посланную нам воду. Спасибо, что ты не дал мне и этому мальчишке погибнуть от жажды, спасибо, что разрешил бороться за Гроб Твой, спа..
Раздалось испуганное ржание привязанных лошадей, а затем изумленный не то вскрик, не то всхлип сира Родерика, оставшегося у колодца. Этот вскрик заставил Франсуа Бертрана прервать свое обращение к Господу и обернуться на звук. То, что он увидел, заставило храброго рыцаря ужаснуться до глубины души.
Сир Родерик лежал на земле, орошая высохшую землю своей алой кровью, голова его была почти отделена от тела, а над ним, молча, втыкая в мертвого кривой ятаган, стоял человек. Откуда он взялся, где он до этого момента прятался и как молодой, но опытный рыцарь не заметил его, оставалось загадкой. Грязный, в лохмотьях, которые когда-то были одеждой, и надо сказать, что дорогой одеждой, человек с дьявольской яростью втыкал свое оружие в уже мертвое тело, что-то воя. И это был не сарацин, нет. Хоть его лицо и было темным от палящего солнца, но голубые глаза на искаженном яростью лице, да и само лицо с правильными чертами выходца юга Англии выдавали в человеке европейца, а значит и христианина.
Сир Бертран молча вскочил с колен и побежал к оставленному мечу. Человек, казалось, только что заметил рыцаря и, наконец, оставив кромсать труп несчастного, поднял ятаган над головой и, вопя что-то нечленораздельное, бросился к бегущему за мечом рыцарю. Бертран понял, что не успеет дотянуться до оружия, что безумец доберется до него своим окровавленным ятаганом намного раньше. Тяжелое распятье рыцарь все также сжимал в руке и теперь кинул его в подбегающего к нему безумца, целясь в лицо, надеясь ошеломить хотя бы на несколько секунд. Эффект от этого отчаянного броска, превысил все ожидания рыцаря. Сияя на солнце, как карающий огненный меч, распятье попало человеку в грудь и тот, с воплем пролетев более двадцати ярдов назад, ударился спиной о каменный борт колодца. Не время было изумляться явленному чуду, Франсуа Бертран подхватил лежащий на камнях меч, отбросил в сторону ножны и бросился к уже поднимающемуся с земли человеку.