– Он был уже мертв! – закричал отец. Лэрд покачал головой.
– А я говорю мертв! – Шатаясь, отец побрел прочь и исчез в сгущающихся сумерках.
Когда стихли его шаги, слух Лэрда уловил что‑то необычное. Быстрое, тяжелое, прерывистое дыхание. Прошла секунда или две, прежде чем он понял, что это плачет Юстиция, хладнокровная, непоколебимая Юстиция.
Язон произнес что‑то на своем родном языке. Она резко ответила что‑то и, отстранившись от него, села на траве, уткнувшись лицом в колени.
– Сейчас она успокоится, – сказал Язон.
Сала заерзала у него на руках, и он опустил девочку на землю. Она подошла к Юстиции и погладила ее по вздрагивающему плечу.
– Я прощаю тебя, – произнесла Сала. – Я ни в чем тебя не виню.
Лэрд вознамерился было одернуть сестру – надо же ляпнуть такое взрослому человеку! Хотя Сала часто говорила глупости, у матери иногда даже ладонь вся горела после шлепков, отвешенных непослушной дочке. Но прежде чем он успел вымолвить хоть слово, Язон положил руку ему на плечо.
– Пойдем домой, – мягко сказал он и повел Лэрда прочь. Лэрд оглянулся только однажды и увидел заливаемую лунным светом Юстицию, держащую в объятиях Салу и укачивающую ее, будто это Сала плакала, а Юстиция ее успокаивала.
– Твоя сестра, – промолвил Язон. – Она очень хорошая и добрая.
Лэрд никогда раньше не задумывался об этом, но слова Язона были правдой. Не зная гнева, скора на прощение, Сала росла хорошей и доброй.
Несмотря на дружбу, крепнущую с каждым днем, Лэрд все еще немного стеснялся Язона и побаивался холодной Юстиции, которая вовсе не стремилась изучить язык деревни. Язон и Юстиция прожили у них дома три недели, прежде чем Лэрд набрался мужества спросить:
– А почему ты никогда не разговариваешь со мной при помощи мыслей, как это делает Юстиция?
Язон последний раз провел ножом по черенку лопаты, так что теперь лезвие сидело как влитое. Он продемонстрировал работу Лэрду.
– Ну как?
– Отлично, – кивнул Лэрд. Взяв у Язона лопату, он начал закреплять лезвие гвоздями. – Почему, – спросил он между ударами молотка, – ты не ответил мне?
Язон оглядел сарай:
– Еще какая работа по дереву требуется?
– Нет, Надо будет настрогать лучин, чтобы закоптить мяса на зиму, но это потом. Так почему ты никогда не говоришь со мной мысленно?
Язон вздохнул:
– Всю работу исполняет Юстиция. Я мало что умею.
– Ты слышишь мои мысли, даже когда я не говорю, точно так же, как она. Ты шел… шел вслед за ней, в тот день, когда я впервые вас увидел.
– Я слышу то, что слышу, но все остальное умеет только она.
Лэрду это не понравилось: женщине не положено быть сильнее мужчины. Во всяком случае, в Плоском Заливе такое не приветствуется. На что бы стала похожей жизнь, если бы мать обладала силой отца? Кто бы тогда защищал Лэрда? Да и согласилась бы мать работать в кузне?
«Там, откуда я пришла, – раздался в голове у Лэрда голос Юстиции, – не обращают внимания на то, кто сильнее – мужчина или женщина. Важно одно – как ты распорядишься собственной силой».
Она услышала их из дома. Поскольку ее совсем не интересовало изучение языка, она зачастую избегала их общества, предпочитая прясть вместе с матерью и Салой, которые постоянно пели песни. Если же ей вдруг что‑то требовалось объяснить, то Сала не хуже Лэрда могла справиться с этим. И все‑таки отсутствие Юстиции вовсе не означало, что ее нет рядом. Это раздражало Лэрда, поскольку он и Язон никогда не оставались наедине, как бы далеко ни уходили, как бы тихо ни говорили. Юстиция наверняка ведь знала, что это раздражает его, и все равно постоянно напоминала о своем незримом присутствии.