Перед его глазами вставали оскаленные острые клыки, исходящая пеной пасть, и слышалось низкое, глухое рычание, рождающееся в утробе хищника.
И все же он обязан притворяться и дальше, будто даже не подозревает, какого именно признания пытается добиться Торрок.
– Мистер Торрок, я ничего не списывал. И раньше никогда этим не занимался.
– На всем Капитолии всего тысяча‑другая людей умеет обращаться с данной величиной, мастер Вортинг. Однако миллионы наших соотечественников без труда справятся с задачей осведомления Маменькиных Сынков насчет человека, который ведет себя очень похоже на Разумника, – Так вы обвиняете меня в…
– Ты и сам прекрасно знаешь, в чем я тебя обвиняю. «Знаю, – про себя согласился Джэйс. – Знаю и то, что ты до смерти напуган, что ты считаешь меня подобием отца, думаешь, я убью тебя на месте, а ведь я всего лишь маленький мальчик, беспомощный юнец…»
– Готовьтесь к проверке, мастер Вортинг. Так или иначе, но мы узнаем, откуда ты взял эту величину – честным путем ты бы никогда ее не вычислил.
– Это вы так считаете!
– Только не до четырнадцатого знака. "Да. Только не до четырнадцатого знакам.
Джэйс поднялся и покинул классную комнату. Одноклассники старательно прятали глаза до тех пор, пока он не повернулся к ним спиной. И тогда взгляды, подобно буравчикам, вонзились в него. Неизбежное случилось, беда свалилась на голову ниоткуда, ведь все шло так мирно, он просто увлекся контрольной работой, над которой сейчас бились остальные ученики. «Что же я натворил?!»
Он приложил ладонь к считывающему устройству трубопровода, и двери распахнулись, пропуская его. По пути домой из школы он, как правило, не спешил. В это время дня народу в «червяке» – поезде было немного, а значит, дорога была опасна для жизни – на тех уровнях, где приходилось жить Джэйсу с матерью, скрывалось множество преступников, которых называли «стенными крысами» и которые в последнее время так осмелели, что врывались в поезда, грабили и убивали кого попало. Поезд огромной змеей скользил по туннелям, и Джэйс пробрался по нему, пока не оказался в вагоне, где сидело несколько человек. Пассажиры с подозрением уставились на него. Он только теперь осознал, что он уже далеко не маленький мальчик. Поэтому его, как и всякого незнакомца, начинают сторониться и опасаться.
Мать ждала его. Все как всегда, каждый раз, приходя домой из школы, он заставал ее за одним и тем же занятием – сидя на стуле, она ждала его. Если бы он не знал, что она все еще работает, все еще зарабатывает те жалкие гроши, на которые они влачили свое существование, он мог бы подумать, что она садится напротив двери сразу после его ухода в школу и сидит так все время, пока он не вернется. Ее лицо казалось безжизненным, как у марионетки. Только после того как он поздоровался с ней и улыбнулся, уголки ее рта дрогнули; улыбнувшись в ответ, она медленно поднялась.
– Голоден? – спросила она.
– Не очень.
– Что‑то случилось? Язон пожал плечами.
– Давай я вызову меню.
Она ткнула пальцем в кнопку вызова. Меню в тот день не отличалось особым разнообразием – впрочем, как и всегда.
– Рыба, птица, мясо.
– Точнее, водоросли, бобы и человеческое дерьмо, – прокомментировал Джэйс.
– Надеюсь, ты не от меня научился так выражаться, – заметила мать.
– Извини. Мне рыбу. А вообще заказывай что хочешь. Она набрала заказ. Затем принесла маленький столик, облокотилась на него и посмотрела на Джэйса, забившегося в угол комнаты.
– Что случилось? Он рассказал.
– Но это же нелепица какая‑то, – возмутилась мать. – Ты не можешь обладать генами Разумника.