Но выбора у Надзирателя не было. Уж таков был сам этот мир по другую сторону Небытия. Когда обыденная жизнь устроена таким образом, что в ней каждодневно творится много неестественного на сторонний взгляд… а то и вовсе противоестественного — тогда явлениям сверхъестественным в ней становится тесно. Некуда втиснуться, негде развернуться. Подобно тому, как даже самый искусный акробат или танцор не имеет возможности проявить свои таланты в переполненном автобусе. Или в коридоре районной поликлиники, заполненном страждущими пенсионерками и поминутно кашляющими детьми.
В общем, в каждом мире свои правила. И нарушить их не под силу даже тем, кто могущественен и потенциально бессмертен.
Соответственно, всеведение и вездесущность, немало попортившие кровь тому же Игорю в Небытии и в мире Фьеркронена, в Отраженске Надзирателю оказались недоступны. Передвигаться приходилось (о, ужас!) либо на своих двоих, либо пользуясь разного рода транспортными средствами. Да еще не забывая о светофорах и тому подобных условностях, без знания которых даже прогулка по городу могла превратиться в подобие перехода через минное поле. А если тебе в этом городе кто-то нужен, придется этого кого-то искать, блуждая и тратя уйму времени.
И все-таки беспомощным Надзирателя нельзя было назвать даже теперь — в роли существа из плоти и крови. Даже этому существу остались доступными кое-какие фокусы, малозаметные для простых смертных.
Благодаря одному из таких вот, скромных, но превосходящих возможности среднего человека, умений Надзиратель за душами смог изменить свою внешность. Вернее, немного подкорректировать. Сделав глаза чуть раскосыми, лицо посмуглее и поскуластее, а на голову водрузив узорчатую тюбетейку.
Даже отдаленного сходства с искомым человеком эти метаморфозы ему не придали. Зато проступил в обличии Надзирателя определенный колорит, способный и внимание переключить и в заблуждение ввести, подведя к ложным выводам и ассоциациям. Проще говоря, в родном мире Игоря, например, с такой подправленной внешностью да с заметной бородой в придачу Надзиратель за душами мог сойти за своего хоть на мусульманском празднестве, а хоть и на празднике народном — вроде сабантуя.
Конечно, задача стояла куда сложнее, чем просто затеряться среди празднующей толпы. Но с другой стороны Надзиратель не только знал, кого надлежит искать, но и даже место, где поиск увенчается успехом, вполне себе представлял. Потому что визит его в город отражений был далеко не первым.
И в так называемом Доме Прозрения, как надеялся Надзиратель, косметические ухищрения тоже должны были сработать. Тем паче, еще одной сверхчеловеческой способностью, имевшейся в его распоряжении даже в Отраженске, была недоступная смертным человечкам убедительность речи. Проще говоря, собеседники Надзирателя, как правило, принимали его слова на веру. Причем даже в тех случаях, когда он гнал заведомую пургу.
С таким вот незримым но действенным арсеналом, Надзиратель прибыл к Дому Прозрения. Где, отворив одну из стеклопластиковых входных дверей, шагнул в вестибюль и прошествовал к стойке регистратуры.
— Дядя мой, — с вежливой грустью обратился он к дежурной медсестре, скучающей полноватой тетке лет сорока, — должен был поступить в течение дня. Вы мне не поможете?
Будь человек в узорчатой тюбетейке на самом деле обычным человеком, медсестра поинтересовалась бы именем и фамилией нужного пациента. Да и о личных данных самого посетителя наверняка могла осведомиться. А еще вероятнее получил бы этот посетитель от ворот поворот. Ибо навещать пациентов дозволялось лишь в определенные часы. А уж никак не поздним вечером, когда на улице почти стемнело.
Однако тетка за стойкой безропотно проглотила и до неприличия неконкретный вопрос, и его анонимность, и явную претензию на нарушение режима. Когда же Надзиратель, вдобавок, щелкнув пальцами, материализовал перед нею маленький черно-белый снимок человека, похожего на Аль-Хашима, еще и память свою зрительную напрягла. Да с неестественной, прямо-таки неподобающей профессии услужливостью полезла в базу данных. Как будто не эта же медсестра меньше часа назад отбрила супружескую пару, явившуюся навестить дочь.
— Ленур Михбаев, — наконец сообщила тетка за стойкой, оторвав взгляд от экрана рабочего терминала, — триста вторая палата… третий этаж. Предварительный диагноз — третья, высшая, степень… то есть, полное замещение исходной личности.
— Благодарю, — бросил на ходу Надзиратель и направился к лифту. Последнюю фразу добровольно-принудительной помощницы в зеленой форме медсестры он уже не слушал.
Триста вторую палату Аль-Хашим делил с двумя товарищами по несчастью: субтильным юнцом и здоровяком с гривой рыжих волос да рыкающим голосом.
Юнец, очевидно, пребывал в шоке. Часами он мог стоять на коленях в углу, шепотом молясь и, похоже, принимая палату то ли за один из кругов ада, то ли за какой-то перевалочный пункт. Где и праведников, и грешников ждет последнее испытание, и оно решит, чего более достоин тот или иной человек — райских кущей или вечных мук.
Не лучшим образом чувствовал себя и сам алхимик, потеряв сознание в подземной лаборатории, а очнувшись в чужом доме, в окружении незнакомых людей. Да, вдобавок, в странном городе, напоминающем города в том мире, где он не так давно работал на Алика Бурого.
Несколько часов прошли для Аль-Хашима в каком-то тумане. Новоявленные не то соседи, не то домочадцы были то ли напуганы им, то ли недовольны, а может, неприятно удивлены. Кто-то кричал, кто-то плакал. В чем же был виноват старик-алхимик, кроме растерянности, в незнакомом месте совершенно естественной, не понимал и он сам.
А в итоге на порог пожаловали два бугая в белых халатах. Бесцеремонно сцапав Аль-Хашима, они вначале воткнули в него что-то, небольшое по размерам, но ощутимое. Вроде ядовитого дротика из тех, коими стреляют по чужакам дикие воины из джунглей. Эффект, кстати, вышел похожий. Алхимика, правда, не убило и не парализовало. Зато он расслабился до почти полной беспомощности. В таком-то состоянии его доставили вначале до самоходного экипажа — белого с синим рисунком, схематичным изображением глаза. И уже в экипаже привезли в это, далекое от приятного, место.
Лишь к вечеру Аль-Хашим более-менее пришел в себя. И смог получше изучить свое узилище, обнаружив его нехарактерно чистым, почти стерильным. Плюс то был, впрочем, единственный. Заточение оставалось заточением, несовместимым с понятием «свобода». Отпускать алхимика никто не собирался, передвигаться можно было только в пределах этой небольшой комнатки. Добро, хоть голодом морить его не намеревались — соизволили накормить.
Поначалу алхимик надеялся на побег с помощью магической фигуры. Однако не обнаружив под рукой писчих инструментов, вынужден был смириться. Принять как данность, что во-первых, он угодил в плен, а во-вторых, похоже, задержится здесь надолго. Единственной отдушиной оставалось общение с соседями по узилищу. Точнее с соседом: если молящийся юнец почти не обращал на окружающих внимания, то рыжий здоровяк оказался вполне словоохотлив. И добродушен, что ценно. Невзирая на звероподобный вид.
Аль-Хашим рассказывал рыжему соседу о зельях и чудесах, творимых с их помощью, о путешествиях по далеким странам и другим мирам. Здоровяк, которого, кстати, звали Хьорн, в ответ поделился своей историей. Прежде он был варваром и жил в краю суровом и холодном — в Кальдмунде, как понял сам алхимик.
Хьорн был могучим воителем. С простодушной откровенностью, доступной лишь детям и дикарям, он поведал товарищу по несчастью, сколько черепов сокрушил его боевой топор и над сколькими женщинами от души надругался он сам. Сколько скота угнал и сколько добра отнял у презренных слабаков, недостойных зваться мужчинами. И какие обильные жертвы приносил покровительствующим ему богам.
А потом, в преддверии великой битвы, пришел Хьорн к местному жрецу и попросил помощи. Жрец дал Хьорну выпить отвар из трав и грибов, дарующий бесстрашие и нечеловеческую силу. Вот только не получил Хьорн на сей раз ни того, ни другого, хоть и выпил того отвара побольше. И в битве поучаствовать не смог, но словно уснул, чтобы проснуться в этом странном месте. На Небесный Чертог, куда попадают прославленные воители, оно не походило — Хьорн был уверен. Однако и на подземное царство, отстойник для душ трусливых слабаков, не тянуло тоже.