— Дзяду! — сказала она, глядя прямо мне в глаза.
— Ты умеешь говорить? — ответил я будто не своими устами. — Почему я не знал?
— Да нужды не случалось, — она очень хорошо улыбнулась. — Как тому немому принцу из сказки, которого накормили солёной похлёбкой: «До сих пор всё было в порядке».
Потом я очнулся как бы от толчка. И понял, что настала пора вот прямо сейчас позвонить моему другу по алтайской археологии Кириллу Белозерову, такому же мафусаилиту, как мы оба. Начинал он платным студентом-гробокопателем, но в последнее время внедрился в главную федеративную Думу, где пребывал в перманентной оппозиции. Я бы и раньше до него добрался, но противники ставили уж очень мощные пси-кордоны и заглушки, тем самым сводя общение до полной невнятице. А тут он ответил сразу: очень усталым голосом, и вид у его скайп-фантома был соответствующий.
— Ну чего уж там, друг сердечный, — проговорил он, выслушав меня. — Аппаратные игры приняли небывалый размах, вот и мелкий шантаж пошёл в дело. Ни одного самого верного союзника не потерпят, если у него завелся автономный разум. И ведь соврали тебе: у нас в России тоже такое завелось, только тянется больше в сторону ваших сверхмладенцев. Они, видишь ли, постарше и побогаче опытом, вот и передают опыт пси-общения остальным как-будто-калекам. Наши ястребки считают, что если сконцентрировать все живые компьютерные детальки на стороне Федерации и слепить из них нечто по своему произволу, то победа в конфликте обеспечена.
— Какой конфликт? — спросил я.
— Сразу видно, что ты не политик, — он заметно поморщился. — Золушата, собственно, — лишь зацепка. Плохое обращение с ними — лишь повод. А причина… Нет, ты будешь смеяться. Белорусская нефть и белорусские леса, какие остались после интенсивного мебельного производства. Учёных думцев, которые догадались, что Дети Платины — мозг живой планеты, пытающейся себя обновить, считают сектой шизофреников или чем похуже.
Нет, клянусь, в его речи явственно прозвучали большие буквы!
— Знаешь, до сегодняшнего дня я тоже так считал. А ты уверен?
— В чём: что золушатки думают как одно целое — и очень, очень мощно? Что они буквально плавают в виртуальности, не отличая её от реала, и тем самым меняют реал в желательную для себя сторону? Что Земля для них — общее тело? Ох, и не верю, да приходится.
— Почему?
— Только на это надежда и осталась. Вот ты сам рассуди. Глобальных войн нет уже около двух столетий, а напряжение в недрах великого социума растёт, то и дело прорываясь всякими безобразиями и вспышками злобы. Ненавидят те народы, кто сохранил хоть каплю природных богатств. Тех людей, которые отличаются от прочих, и ещё больше — тех, то хоть в чём-то сильнее этих прочих. И стремятся любой ценой…хм… убрать или хотя бы сгладить раздражающие факторы. Оттого мировое сообщество в целях самозащиты вполне может выстрелить себе в мозг, но сделать это ему не позволят.
Кирилл замолчал, призрак внутри комнаты стал расплываться: по-видимому, те, кто держал для нас линию открытой, начали уставать.
— И держи своё личное сокровище крепче! — донеслось до меня на прощанье.
А потом я вышел из Ксанкиной комнаты и позвал жену. Тагор прибежал сам.
И когда я изложил обстоятельства, мои домочадцы почти не взволновались.
— Пусть попробуют забрать — со всеми сразу того не получится, — сказал пес. — А нашу кровиночку кордоном окружим. И мы, волчьи псы, и туры с турицами. Авось посовестятся кровавую баню затеять ради одной своей гнуси.
— Не посовестятся, — Ялина покачала головой. — Но вы делайте. Вам самим понадобится защита, она будет дана — и вот тогда всё свяжется крепко-накрепко.
— Ты о чём? — спросил я. — Твоё колдовство в Век Разума может и не сработать.
— Да никакого колдовства отродясь и нет. Кроме любви, что сшивает два крыла пространства, структурирует его, и пространство начинает биться в едином ритме человеческого дыхания, — ответила она с необычной интонацией. — Почему, ты думаешь, тебе показали рождение вужалки — то ли от Ксаны, то ли в каком-то смысле саму Ксану? Может быть, настоящее, может — просто такой символ? Помнишь — в давнюю новогоднюю ночь…
— Я тогда сыграл Великого Ужа, — откликнулся я. — Помню, как же. А ты — Ужову невесту. Думаешь, оно повлияло?
— Тот, кто играет, на время становится тем, кого играет, — продолжила свою речь моя жена. — Особенно внутри пентакля. Ты ведь знаешь, что Беларусь как изображали в двадцатом веке не очень правильным пятиугольником, так и доныне изображают?
«Верно, — сказала Ксана. — А теперь я вам покажу всё живое».
…Раздвинулись холмы над погребёнными в них крепостями, и замковые стены проросли из них к небу, следуя путям, заложенным внутри каждой из них ещё при рождении. Так сломанный клинок помнит те изгибы, в которых его отковали; так человеческая плоть ощущает отрубленную руку живой и целой. Хмель или плющ обвивал древние глыбы и вздымался вверх вместе с ними — пока все мы не поняли, что каждый камень есть живое семя, пустившее из себя росток. Пять могучих замков взирали на все пять сторон Беларуси: Крево, Гольшаны, Новогрудок, Заславцы, Чашники. Седые волки с мудрыми очами стояли по всей ближней границе фронтира, и в полном согласии с ними широкоплечие туры составили из себя внешний круг, как бывает, когда стадо готовится защищать детёнышей. И вился вокруг всех них, замыкаясь в иззелена-сумрачное кольцо, огромный Уж с золотой короной на голове…
© Copyright: Тациана Мудрая, 2012