Пантелей Михайлов
Операция «Сокол»
Рассказ сотрудника СМЕРШ[1]
Случилось неожиданное, хотя на войне можно ожидать всякое. Вражеская артиллерия внезапно обрушила огонь на позиции гаубичной батареи 889-го стрелкового полка. Снаряды ложились с такой губительной точностью, что за несколько минут все орудия были разбиты. И произошло это в то время, когда полк и дивизия, в состав которой он входил, готовились к дальнейшему наступлению.
Начальник СМЕРШ дивизии майор Шамин приказал мне, старшему лейтенанту, и капитану Обухову расследовать это происшествие и выявить причины обнаружения батареи противником. В ходе расследования выяснилось: гаубичный дивизион под командованием лейтенанта Быкова занял позиции ночью, до рассвета маскировка была полностью завершена. Всякое движение на позициях в дневное время строго запрещено, разведки самолетами противник не предпринимал; кроме того лес, протяженностью три километра, надежно защищал позиции как от воздушного, так и наземного наблюдения. Таким образом, все обычные способы обнаружения исключались, исключалась и случайность — слишком уж точен был обстрел...
Таков коротко был наш доклад начальнику контрразведки, который тотчас был доведен до сведения командира дивизии генерал-майора Данилевского и, естественно, представлен выше.
Вечером того же дня комдива Данилевского и начальника СМЕРШ Шамина вызвали в штаб армии. Было уже темно, когда они подъехали к двухэтажному дому, в котором до войны размещалось сельскохозяйственное училище. Данилевский прошел к командующему, а майор Шамин — к начальнику контрразведки армии.
...Генерал-полковник Гордов встретил комдива приветливо, пожал руку, усадил к столу, спросил будничным тоном:
— Что нового на вашем участке, Федор Семенович?
— Пока спокойно, товарищ генерал, — помедлив, подавляя тревогу, ответил Данилевский. — Как я доносил вам, вчера полк Павлюка завязал бой и улучшил свои позиции. В результате укрепилось положение всей дивизии.
— Как вы считаете, если противник предпримет крупный контрудар, в вашей полосе он не прорвется? — спросил командующий, испытующе взглянув на комдива.
— Я полагаю, для такого маневра у противника нет достаточных сил. Даже если он предпримет что-то подобное, мы сумеем отразить. Разрешите? — Данилевский подошел к карте, занимающей всю стену комнаты, на которой линия фронта армии и его дивизии была обозначена флажками. Эта линия походила на выступ. — Вместо того, чтобы стягивать войска в этот выступ, противник скорее всего постарается ликвидировать его, то есть выровнять с флангами. Иначе возможно окружение...
Данилевский докладывал свою точку зрения, смотрел на карту, а видел развороченные позиции батареи, с тревогой думал, что если в дивизию заброшен агент, то катастрофа может повториться и в больших масштабах. Он готов был высказать свою тревогу, но командующий армией не затрагивал этого вопроса, видимо, считая это задачей контрразведки и незачем сковывать ее действия...
В это время майор Шамин сидел у начальника СМЕРШ армии генерал-майора Зарелова, докладывал версию, разработанную совместно с контрразведкой полка. Надо отметить, Шамин обладал привлекательной внешностью — плотный, с русыми вьющимися волосами, голубоглазый, с открытым добрым лицом, что не совсем вязалось с родом его занятий, и голос у него был мягкий.
— Если предположить, что у нас действует шпион, то... — сказал он тихо.
— Не предполагать надо, товарищ майор, а работать! — нетерпеливо перебил Зарелов.
— Я докладываю вам нашу версию, товарищ генерал, — возразил Шамин. — У нас нет никаких доказательств.
— Зато такие доказательства имеются у контрразведки фронта. Это плохо, товарищ Шамин. Плохо работаете. — Зарелов и Шамин хорошо знали друг друга, но профессия обязывала подозревать даже родного брата, тем более в столь чрезвычайной ситуации. — Ладно, продолжайте вашу версию.
— Допустим, вражеский агент существует, — хмурясь, однако спокойно продолжал Шамин. — Отсюда два варианта. Первый — агент заброшен к нам во время боев или оставлен при отступлении. Второе — агент внедрен к нам давно. Первое можно исключить. Неосведомленному агенту требуется время для ориентировки, к тому же — радиосвязь для быстрой передачи сообщения. Второе более убедительно, может служить основой разработки операции. Этот агент давно сидит у нас, он «свой человек». Возможно, связан с работой штабов или близок к командному составу. Должен иметь агентуру, каналы связи.
— Это совпадает с мнением контрразведки фронта, — уже спокойнее сказал генерал. — А кто у вас в 889-м стрелковом полку?
— Капитан Обухов, помощник — старший лейтенант Михайлов.
— На каком счету они у вас, товарищ майор? Ваше личное мнение?
— Самое хорошее. Способные офицеры, грамотные и... бдительные. Головой ручаюсь, товарищ генерал.
— Голову поберегите, — усмехнулся Зарелов. — Именно в 889-м стрелковом полку обосновался агент абвера — и надо думать, не рядовой. Надо взять под контроль все штабы полка, всех, кто в них работает или связан с ними, установить надежную охрану штабных документов, особо во время боя и на марше. Это пока все, что следует предпринять до получения указаний. — Генерал Зарелов долго пристально смотрел прямо в лицо Шамина, еще раз подчеркнул: — Это пока все, что от вас требуется, до поступления приказа. Обстрел батареи — это чистая случайность...
20 декабря 1943 года мы получили секретный приказ о создании оперативной группы и некоторые ориентировочные указания по розыску немецкого агента, осевшего в 889-м стрелковом полку. Руководителем группы назначался капитан Обухов, в состав ее вошел и я.
С Александром Васильевичем Обуховым нас свела солдатская судьба в августе сорок первого под Новосибирском, на станции Ояш, где формировалась Сибирская дивизия. Там состоялось наше короткое знакомство. Он сразу же расположил к себе своей душевной чуткостью, покорил энергией, неиссякаемым оптимизмом. Немалое значение имело и то, что он был кадровым военным. В конце тридцатых окончил полковую школу, получив звание замполита и знак «Отличник РККА». Остается добавить, что по образованию он был учителем, с девяти лет работал, добывая трудный хлеб для семьи, отец погиб в гражданскую, защищая власть Советов. С таким человеком свела меня судьба в сорок первом. Затем мы воевали на Северо-Западном фронте, можно сказать, два года были по соседству, но ни разу не встречались. Встреча произошла в сентябре сорок третьего на Брянском фронте уже в органах СМЕРШ, куда я был направлен. Тут, к моей радости, и оказался Александр Васильевич Обухов — начальник полковой контрразведки.
Теперь на него возлагалась ответственность за ликвидацию фашистского агента или агентуры. Да, это была ответственная задача — и военная, и политическая, и моральная. Согласитесь, даже в мирное время сознавать, что рядом с тобой ненадежный товарищ, который может подвести в любую минуту, — чувство гнетущее, а тут — шпион в полку, среди твоих боевых друзей, на передней линии фронта. Выявить и обезвредить его, не сея паники, стало задачей операции, получившей кодовое название «Сокол». На помощь нашей группе контрразведка фронта направила капитана Потапова, который должен был работать в тесном контакте с нами, однако в подчинение капитана Обухова не входил, а подчинялся контрразведке дивизии, майору Шамину. Капитан Потапов прибыл к нам маршевой ротой в звании старшины. Посовещавшись, было решено «посадить» его во взвод связи радистом, где как раз оказалось свободное место...
Вскоре же наш полк вывели во второй эшелон, его место на передовых позициях занял 882-й стрелковый полк.
Бдительность, как известно, всегда граничит с подозрительностью, тут важно не потерять чувство меры, сохранить контроль над собой. А мне казалось, что я теряю и то, и другое. Постоянно был настороже, следил за работой сотрудников штаба, связистов, хотя понимал, что это нелепо. Поздним вечером, заперев сейф, где хранились полевые карты и приказы, я оставлял неприметный для непосвященного знак на замке и дверце, спозаранок бежал проверить: нет, никто в сейф не лазил.