— Что, нравится? — Большие сердитые серые глаза, оттененные ярко черным кантиком ресниц, глядят на меня в упор. В упор и без симпатии.
— Если вы об этом, — я киваю на кушетку, — то нет. Предпочитаю шашлык из баранины и кусочки поменьше. Если о глазах, то они нравятся. Мой любимый цвет, мой любимый размер.
— Слюшай, человек плохо, а ты смеяться. — Над спиной вырастает черная кудрявая голова. — Не хорошо, слюша, ай. По акценту я понимаю, что имею дело со специалистом человеком, не хуже меня разбирающимся в шашлыке.
— Извините. Больше не буду. — В принципе в небольших дозах я вполне переносим для окружающих. Иногда даже произвожу впечатление относительно воспитанного гражданина. Редко, но бывает.
— Ага. — Удовлетворенно стонет голова и снова прячется за спину.
— Может быть, вы выйдете? — Моя воспитанность не производит никакого впечатления на обладательницу серых глаз.
— Ага. — Не придумав ничего умнее, соглашаюсь я. Не знаю как кто, а я под таким взглядом начинаю нести всякую чушь. Думаю уже потом. Когда мной окончательно перестают интересоваться. Взявшись за ручку двери, я задаю вопрос, за ответом на который я сюда и пришел:
— К вам мой брат поступил. Говорят, автомобилем сбили. Вы не знаете?.. Петров Алексей?
— Знаю. Состояние стабильное. Перелом трех ребер, голени правой ноги, сильное сотрясение, ушиб позвоночника. Второй этаж. Палата двести десять. Девчонки из «скорой» сказали, что его сбили на тротуаре джипом.
— На тротуаре? — Чего-то в этом роде я и ожидал услышать. — А увидеть его можно?
— Сегодня не выйдет. А завтра к одиннадцать подходите. Только позаботьтесь о халате и тапочках.
Когда я донес эту странную информацию до Ларисы, она уже была в курсе. Несколько старожилов, куковавших в приемном покое с раннего утра, в красках живописали бедняжке, как именно выглядел Лешка в момент появления в больнице. Если бы я услышал их рассказ до встречи с сероглазой врачихой, то, скорее всего, сейчас бы уже находился на пол пути к моргу.
— Извините. — Расталкиваю толпу, хватаю потенциальную родственницу и вывожу ее во двор. На улице заметно потемнело, хотя стрелки часов не добрались и до полудня. Низкие облака укоротили день. Крупные, тяжелые снежинки валяться из прорехи в небе, мгновенно превращая нас в снежную бабу и в снежного мужика. Лариска плачет. Горячие слезинки прожигают хлопья снега, падающего на лицо. Пытаюсь как-то ее успокоить.
— Лариса, признайся, вы эту аварию подстроили специально.
— …?
— Что бы всех в очередной раз со свадьбой прокатить.
— Дурак, ты, и не лечишься!
Самое обидное то, что она права. Большую глупость ляпнуть было невозможно. Я добился двенадцатибального идиотизма по шкале Рихтера.
Странно все это. Нет, правда. Когда оказываешься под колесами, перебегая улицу на красный свет — это глупо, но закономерно. Оказаться под колесами, прогуливаясь по тротуару? Нелепость. Иного слова и не подберешь.
С трудом добиваю материал о злополучном японском принтере. Брыська сидит рядом, вытянув вперед вверх заднюю левую лапу и с поразительной ловкостью вылизывает себе то место, которое подхалимы лижут своим боссам. Выговорил мне недовольным голосом за позднее кормление. Слопал свою порцию легкого и занялся гимнастически-гигиеническими упражнениями. Мне бы его проблемы.
Я пол дня пробегал по милициям. Отвел Ларису к родителям и отправился на экскурсию по правоохранительным органам. Хорошо есть некоторые связи, а то и вовсе не знал бы куда сунуться и что сделать. Дознаватель ГАИ по фамилии Щеглов, которому досталось копаться в обстоятельствах наезда, встретил меня весело, загадочно и пессимистично:
— Глухарь. Никого, наверняка, не найдем.
— Что, свидетелей нет? — Мне, настрой парнишки с погонами капитана, показался несколько странным.
— Свидетелей море. И еще три стакана в придачу. Это же у «горбатого» магазина произошло. Место людное. Середина дня. Со свидетелями, как с лягушками на болоте-полный порядок.
— А в чем же дело? — Моя профессиональная привычка задавать вопросы не всем нравится, но капитан реагировал вполне доброжелательно:
— Есть обстоятельства. Но это тайна следствия.
— Хотя бы скажите, что произошло? — Я понял, что в лоб пробить брешь в обороне не удастся и попробовал разговорить следователя.
— Да ничего особенного. Ехал себе джип по улице Гвардейцев. Симпатичный, такой, белый джип марки «Мерседес». На перекрестке Новогодняя и Гвардейцев нарвался на красный светофор и небольшую пробочку. Симпатичный джип томиться в очереди не привык. Аккуратно съехал на тротуар, водитель нажал на газ и клаксон одновременно. Ваш брат не уступил дорогу попутному транспортному средству, из-за чего и пострадал. Ему повезло. Если бы он попал под какую-нибудь Honda, с ее скоростью и низкой посадочкой, сейчас бы в реанимации отлеживался. А может его и лечить бы не пришлось. А так — пустяк. Легкие телесные повреждения! Не из-за чего огород городить.
Мне приколы капитана совершенно не понравились. Понятно: у него брата на тротуаре не сбивали. Он мог себе позволить порезвиться. Но, с моей точки зрения, дело милиции, наводить порядок в городе, комментировать правонарушения в стиле эстрадных конферансье.
— Как это легкие? Три ребра сломаны, нога, сотрясение мозга, ушиб позвоночника — это легкие телесные повреждения? Тогда, что: повреждения средней тяжести — если пострадавший умер в больнице, а тяжкие — только в том случае если попал под машину и сразу к предкам?
— Вы не согласны с формулировкой? Вы лучше меня знаете, какие повреждения считаются легкими, а какие тяжелыми?
— Не знаю, но разберусь.
— Не советую. Не надо вам разбираться. Люди, которые стремятся приобрести излишние знания, нередко, теоретическую часть вынуждены закреплять на практике. Вы желаете практических знаний о телесных повреждениях?
— Это угроза?
— Это сермяжная правда жизни. Вам это надо?
— Мне не надо. — Я сделал вид, что доводы капитана на меня оказали требуемое воздействие. — Уговорили, не буду разбираться. — И, выдержав театральную паузу, добавил — Врачи разберутся. Врачи, а не я или вы. Вообще, ваша обязанность: контроль за соблюдением правил уличного движения и правопорядком в городе, а не раздача советов родственникам пострадавших. — Капитану моя сентенция не понравилась. Он перестал загадочно улыбаться и предложил мне покинуть служебный кабинет со всей возможной поспешностью.
— Со своими обязанностями мы, как-нибудь разберемся без посторонних. И вообще, скандалы устраивать в общественном месте не позволю. Ваш родственник остался жив — чего вам еще надо? А все остальное вас не касается. Без ваших дилетантских комментариев разберемся.
— Конечно, разберетесь. И я за этим прослежу. Будьте уверенны, капитан! — Если честно сказать, то кабинет капитана Щеглова я покинул молча. Эту мужественную и многозначительную фразу удалось придумать только сейчас. Перед компьютером.
Брыська, услышав голос хозяина, оценивает меня своими зелеными, круглыми, магическими глазами. Зрелище вызывает у кота неожиданный порыв жалости. Он запрыгивает ко мне на колени, бесцеремонно спихивает руки с клавиатуры и начинает бодать меня в подбородок.
— Не нравится мне вся эта история с «Мерседесом» — невидимкой. — Жалуюсь я коту. — Бьюсь об заклад: в городе таких машин не больше десятка. Джип Мерседес — не Тойоты, которые стаями бродят по просторам Западно-Сибирской низменности. Будто это их Родина. У нас не отыскать мерседесовский внедорожник, все равно, что в Париже не найти Эйфелеву башню. Нужно очень постараться, что бы добиться такого уникального результата. Хотя, для верности, хорошо бы, конечно, еще и номер знать.
Кот внимательно слушает. Брыська — мой главный, а порой единственный собеседник. У моего серого приятеля было трудное детство, что способствовало развитию его философских наклонностей. Три года назад я отправился выносить мусор. Дело было зимой. Морозы стояли под сорок. В подъезде ни один порядочный градусник минус сорок не зафиксировал бы. Но минус двадцать — отразил честно.