Страшной и небезопасной для жизни стала столица Российской империи в восемнадцатом году, когда правительство молодой республики Советов, не в силах остановить надвигающийся фронт на Петроград, в полном составе перекочевало в Москву, тем самым вернув исторически сложившейся столице государства Российского ее прежний статус. Что касается Петрограда, то его полновластным хозяином, с правом реквизировать, арестовывать, расстреливать и ссылать в концлагерь, что расположился на территории бывшей Чесменской богадельни, стал председатель Петросовета Григорий Евсеевич Зиновьев, о жадности которого, властолюбии и нечистоплотности ходили самые страшные слухи. Поговаривали также о том, что те из петросоветовцев, которые решались жаловаться на него Ленину, сразу же после возвращения из Москвы исчезали на фронтах гражданской войны как мобилизованные на борьбу с врагами революции. Ни для кого не было секретом, что Григорий Евсеевич является старым товарищем Ильича по подпольной работе, а ворон ворону, как известно, глаз не выколет. Оттого, видимо, и не было в Петрограде человека, который бы не боялся всесильного Хозяина.
Побаивался Зиновьева и старейшина дипломатического корпуса в России Эдуард Одье. Причем это ощущение подсознательного страха пришло вместе с дошедшим до него слухом о том, что председатель Петросовета пытается выяснить все тонкости того договора с Карлом Фаберже, по которому Швейцарская миссия переехала в дом, который принадлежал семье ювелира. Но это были всего лишь слухи, и Одье, дабы не лишиться сна и не превратиться в шизофреника от навязчивых мыслей, заставил себя не поверить «наговору» на вполне симпатичного и столь лояльного к Швейцарии человеку, каким был в его представлении Зиновьев. Тем более что стоивший баснословных денег дом на Большой Морской, в котором некогда размещались не только квартиры самого Карла и его сына Евгения, но также магазин ювелирных изделий и мастерские, не мог не радовать его душу. Кроме того, в доме был смонтирован один из лучших в России сейфов – бронированная комната-лифт, которую в минуты опасности поднимали до уровня второго этажа и держали ее под током. Именно в этом сейфе семья Фаберже хранила ценности более чем на семь миллионов золотых рублей, из которых три миллиона являлись уставным фондом товарищества, а в остальные миллионы оценивались вещи, которые принадлежали не только семье Фаберже, но и те, что были приняты магазином на хранение. Когда в Петрограде участились налеты на богатые дома, постоянные клиенты Фаберже, зная его порядочность, стали сдавать ему свои драгоценности на хранение.
Эдуард Одье не мог не нарадоваться сделке, которая принесла возглавляемой им миссии более чем осязаемую экономию. Фаберже не взял за аренду дома ни копейки, только и того, что попросил принять на хранение шесть чемоданов с вещами да саквояж с драгоценностями, которые Одье должен был переправить за границу сразу же, как только представиться возможность. И вполне естественно, что он согласился на столь выгодное предложение. В присутствии доверенного человека была составлена опись драгоценностей с указанием цены каждого изделия на 1913-й год, и только под утро, когда были закончены все формальности – расшифровка товарных номеров изделий, их наименование, цена и наличие драгоценных камней, Эдуард Одье по-настоящему осознал, какое богатство доверил ему Карл Фаберже. Содержимое дорожного саквояжа, который Одье запер в сейф, стоило более полутора миллионов золотых рублей!
Это был август восемнадцатого года. Сейчас же заканчивался по-осеннему холодный октябрь, и все эти два месяца руководитель Швейцарской миссии в Петрограде жил напряженной жизнью дипломата, который должен был отслеживать малейшие нюансы в изменениях внешней и внутренней политики руководимого Лениным государства. Порой он даже забывать стал про оставленные на хранение драгоценности, как вдруг…
Надежный человек из Петросовета, которому Одье платил за реальные услуги столь же реальной валютой, шепнул на ушко, что пошел слушок, будто готовится вооруженный налет на Швейцарскую миссию. Причем налетчики ориентированы на драгоценности, которые оставил на хранение господину послу Карл Фаберже.
Поначалу Одье даже не поверил сказанному, да и как поверить в подобное, если о саквояже с драгоценностями знали всего лишь четыре человека – кроме Одье, это сам Карл Фаберже, его сын Евгений, да еще ювелир Мендель, которого Карл во время описи драгоценностей представил, как человека, «которому можно доверять, как самому себе». Однако хотел он в это верить или нет, но утечка информации произошла, и с этим надо было считаться.
В этот день Одье вернулся в дом на Большой Морской раньше обычного и заперся у себя в кабинете, в том самом, где два месяца назад Карл выложил на стол особо ценные бриллианты, драгоценные камни, золотые украшения и ювелирные изделия его собственной работы, реальную оценку которым должен был дать Моисей Мендель. Они проработали всю ночь и уже утром следующего дня, когда была закончена опись, а драгоценности аккуратно сложены в саквояж, распили бутылку коньяка, и теперь уже бывший хозяин дома в присутствии Евгения и все того же Менделя передал саквояж Одье, руководителю Швейцарской миссии в Петрограде. Господи, сколько тоски было в его глазах! Словно предчувствовал, что на этом мытарства его семьи не закончатся.
Вспоминая этот момент, Одье только сейчас по-настоящему осознал, какую обузу он взвалил на свои плечи, когда согласился на предложенные Карлом условия. Теперь его изводила мысль о предстоящем налете, после чего, как известно, зачастую остаются только трупы. Разбушевавшееся сознание подкидывало самые страшные картинки, и теперь он уже не мог не думать о том, как поступить с саквояжем, случись вдруг налет? Отдать при первом требовании налетчикам? Но как же тогда данное им Карлу обещание сохранить драгоценности и при удобном случае вывезти их в Европу? Или все-таки сообщить о готовящемся налете господину Зиновьеву? И уже с его людьми подготовиться к визиту налетчиков, чтобы дать им по-настоящему серьезный отпор?
Пожалуй, именно так и надо поступить, размышлял Одье, и в то же время…
Информацию о готовящемся налете ему представил человек, входящий в ближайшее окружение хозяина города, и это тоже ребус. Откуда, спрашивается, ему знать о готовящемся налете на Швейцарскую миссию? Бандитов в Петрограде больше, чем блох на подзаборной дворняге, и что же, в каждой банде у Петросовета по осведомителю?
Чушь и еще раз – чушь!
И все-таки, какой бы чушью все это ни казалось, но в Петросовете знают о тех драгоценностях, которые оставил на хранение Фаберже, и это уже неоспоримый факт, от которого, видимо, и придется отталкиваться в дальнейших действиях. Также нельзя было не учитывать и тот факт, что этот некто, столь активно интересующийся бриллиантами Фаберже, совершенно не опасался возможного вооруженного отпора со стороны сотрудников миссии, и это тоже говорило о многом. Судя по всему, он был в курсе того, как жила Швейцарская миссия, а жила она более чем скромно. Кроме самого посланника в доме на Большой Морской постоянно проживали еще шесть человек, которые не могли оказать серьезного отпора налетчикам. Преклонных лет повар, уже довольно немолодой помощник Одье, исполняющий по совокупности роль секретаря, еще один помощник посла по хозяйственной части, в подчинении которого находился столь же немолодой швейцарец, и два студента-практиканта, помогавшие систематизировать поступающую со всех концов России информацию.
От всех этих мыслей разболелась голова, и Одье вынужден был принять таблетку от головной боли. Запил ее водой и, когда боль немного отступила, достал из сейфа ничем не примечательный дорожный саквояж. Хотел было перепрятать его в какую-нибудь кладовку, но, понимая, что это не решит проблемы, положил его на старое место. Тот, кто смог решиться на вооруженный налет на иностранное посольство, защищенное декретом республики Советов, не остановится и перед пытками, случись вдруг, что налетчики не найдут того, что ожидали взять.