– Зря, – бесстрастно уронил Терешин.
– Слушай, я не собираюсь бояться суеверий…
– Дроздово всегда было проклятым местом, – отрезал агент. – На твоем месте я бы держался от него подальше.
Иван напрягся. На мгновение ему показалось, что собеседник пытается разыграть его; но для розыгрыша тот был слишком серьезен.
– Ты хочешь, чтобы я поверил…
– Я ничего не хочу, – оборвал его Терешин. – Ты же ничего о Дроздове не знаешь, верно? Тут до революции жил некто Вережников… хотя вообще-то усадьба принадлежала не только ему, но и его брату Федору. Но тот Вережников, о котором я говорю, чем только не занимался. Вызывал духов, предсказания делал… спиритизм и все такое. К нему даже Распутин приезжал…
– Какой Распутин? – пробормотал Опалин.
– Ты совсем тупой или прикидываешься? – Терешин смерил его неприязненным взглядом. – Тот самый, конечно.
Опалин сидел, хлопая глазами, и чувствовал себя дурак дураком. Вот вам, пожалуйста: коза у плетня, мирный разговор об огурцах и нате – где-то рядом бродил Распутин, не говоря уже о бывшем хозяине усадьбы, который занимался всякой чертовщиной.
– А что Распутин… Я хочу сказать, зачем он…
– Он хотел знать, что его ждет. Сергей Иваныч ему предсказал, что его сожгут.
– Вздор, – решительно объявил Опалин. – Распутина застрелили, а потом утопили…
– Да, но труп его потом откопали и сожгли, так что Вережников некоторым образом оказался прав. – Терешин усмехнулся.
– А себе самому Вережников ничего не предсказал? – спросил Опалин, в котором взыграл дух противоречия.
– Этого я не знаю, – подумав, ответил собеседник. – Но и он, и его брат смылись за границу еще в 16-м году.
– Как они сумели? Ведь шла война…
– Ну, у них были деньги. И золото, и еще какие-то ценности. Вокруг Вережникова много разного народа вертелось, – добавил агент сквозь зубы, – некоторые вообще на него смотрели, как на бога, и несколько богатых старух ему завещали свое имущество. Время было гнилое…
Он замолчал, потому что вернулась Марфа с квасом. Потом в комнату бесшумно вошла огромная собака величиной с теленка, и Опалин даже вздрогнул, уловив на себе ее пытливый взгляд.
– А я ее не заметил снаружи… – вырвалось у него.
– А она у нас такая. Прячется, – усмехнулся Терешин.
Собака устроилась у его ног. Полоса света из окна ложилась на ее темную лоснящуюся шкуру косым ромбом. Марфа удалилась, но вскоре вернулась с хлебом и малосольными огурцами. Хлеб был прекрасен. Огурцы хрустели на зубах. До того Опалин даже не сознавал, до чего он проголодался. Все, о чем он хотел спросить своего хозяина, вылетело у него из головы. Он наслаждался немудреной едой и даже не обратил внимания, когда снаружи послышались звуки подъехавшей телеги и мужской голос, кричавший «Тпру».
– Это за тобой, – сказал Терешин.
Опалин опомнился и, повернувшись к Марфе, неловко поблагодарил ее за угощение.
– Подожди, я тебе огурчиков с собой дам, – сказала она. – Только банку потом верни, ладно?
Иван покраснел и стал просить Марфу не утруждать себя, но хозяйка, видимо, уже приняла решение и через несколько минут принесла громадную банку с огурцами, которую торжественно вручила гостю.
– Бери, бери, – весело сказал Терешин, – я ж тебе говорил: огурцов у нас прорва, так что все нормально. – Неожиданно он перестал улыбаться и пристально поглядел на Опалина. – И помни, что я тебе говорил про усадьбу.
Иван поправил фуражку и, обняв банку с огурцами, вышел из дома. Чутье его не обмануло: снаружи его ждала обыкновенная телега, а возницей оказался мужик лет 50, заросший бородой до самых глаз. Он удивленно поглядел на Ивана и обратился к Терешину, который остановился на пороге.
– Это он, что ль?
– Он, он, – подтвердил агент, усмехаясь. – Из Москвы прислали. Даже не сомневайся.
– Да, – вздохнул возница, рассматривая Опалина, – прежний, конечно, был того… посолиднее… И револьверт у него. Сразу видно: начальство! А это что? Мелкий какой-то…
– Я помощник агента уголовного розыска, – сказал Опалин, сверкнув глазами, – и это… пистолет у меня тоже имеется, кстати!
Тут проклятая банка сделала попытку выскользнуть у него из рук, и он, похолодев, едва успел вернуть ее в прежнее положение.
– Ясно, – снова вздохнул возница. – Совсем они там в Москве обмельчали, видать… Ну, полезай, пистолет, что ли…
Опалин забрался в телегу и поставил банку с огурцами рядом с собой. Коза, о которой все забыли, сделала попытку лягнуть его, но ей не хватило длины веревки, которой она была привязана, и коза ограничилась тем, что злобно проблеяла нечто, судя по всему, неприличное.
– Ну, ну, не шали, – сказал Терешин, усмехнувшись.
Телега затряслась по дороге, двигаясь к лесу, и Опалин, сидя в ней, видел, как уходят от него станция, домик, его хозяева и негостеприимная коза. Потом лошадь свернула за деревья, и все пропало из виду.
Глава 3
Пантелей
Телега ползла по дороге. Трава на обочине вымахала ростом по пояс взрослому. Возница делал вид, что его не интересует ничто, кроме лошади, но Опалин видел, как он то и дело поглядывает на столичного гостя, и первым решился нарушить молчание.
– Тебя как зовут-то? – спросил он.
– Пантелей я.
– А фамилия как?
– А тебе зачем? – насторожился собеседник.
– Просто чтобы знать.
– Просто, значит? – усмехнулся возница, и глаза его превратились в щелочки. – Хе!
– Ну не хочешь, не говори, – буркнул Опалин, которому уже стал надоедать этот сюрреалистический разговор.
– Никифоровы мы, – тотчас же отозвался возница. Колесо провалилось во впадину, оставленную высохшей лужей, банка с огурцами подпрыгнула с неожиданной резвостью и едва не свалилась с телеги. Проклиная все на свете, Опалин поймал юркую банку и запихал поглубже в солому на дне, откуда ей затруднительно было выкатиться наружу.
– Ты… э… в усадьбе живешь? – спросил он, поворачиваясь к вознице.
– Что ты! – ужаснулся Пантелей Никифоров. – Я, слава богу, в деревне. В усадьбу-то меня калачом не заманишь.
– А как деревня твоя называется? – машинально спросил Опалин, прихлопывая комара, который собрался полакомиться его кровью.
– Как называется? – усмехнулся Пантелей. – Хе!
– Ну название у нее есть?
– Ну, – осторожно начал возница, – при царе она вроде как Николаевка была.
– А потом?
– Что – потом?
– Ее что, переименовали после революции?
– После-то… Хе! – Пантелей затрясся от смеха. – После ведь как вышло? Деревню-то нашу хотели в честь Троцкого обозвать, да никак договориться не могли. Ну, насчет названия. То ли Троцковка, то ли имени Троцкого… Да! А потом оказалось, что в честь Троцкого, понимаешь, не нужно. Лишнее это, и вообще…
– Значит, деревня по-прежнему зовется Николаевка?
– Ну кому как, – двусмысленно ответил возница. – Так-то ее теперь Дроздовкой кличут, по усадьбе. – Он вздохнул. – Да только никто из тех, кто здесь живет, это название слышать не хочет.
– Это потому, что у усадьбы дурная слава? – спросил Опалин.
– Какая еще слава? – проворчал возница, очевидно, далекий от городских и более замысловатых оборотов речи. – Гиблое место, говорю я тебе! Оно всегда такое было. И отец мой так говорил, и дед. Там помещики жили, Вережниковы их фамилиё. Деда деревенские убили, за жестокость. В Сибирь тогда много народу из наших пошло… Потом царь дал волю, полегче стало, хоть и не намного. Господин сам по себе, мы сами по себе. Этот Вережников вроде неплохой был, врать не буду – помогал земскую больницу строить, то да се. Школу хотел сделать, но не успел. А его сыновья…
– Это последние хозяева, что ли? – не утерпел Опалин.
– Угу. Федор Иваныч инженер был, занятой человек. В жене души не чаял, а жена от него бегала, с господами разными путалась и даже, говорят, с кучером. А Сергей Иваныч был колдун, это всем известно. Когда, значит, царя сбросили, – доверительно прибавил возница, – мы собрались и хотели этот проклятый дом сжечь дотла, чтобы ничего не осталось. – Он вздохнул.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...