Глава 1
Монах долго осматривал его затылок и шею, просил крутить головой, наклонять и задирать её, трогал и трогал отек пальцами, выдавливая из раны кровь и после этого сказал:
– Думаю… Слава Богу, кость в шее цела и зашивать рану не нужно… Вдруг начнёт гнить, отставлю гною выход. Волосы вокруг выбрею, так рана будет чище. Смажу серной мазью с шалфеем. Болит?
– Терпеть можно, – отвечал кавалер, пробуя вертеть шеей.
Рене, Роха и Бертье стояли тут же, молчали, смотрели и слушали монаха, и Максимилиан был тут, и ещё сержанты. И поэтому разговор, который начал Рене, был Волкову особенно неприятен.
– Какая в вашей храбрости была необходимость? – спросил Рене, вертя его помятый шлем в руках. – Я у Бертье спросил, так он говорит, что вы пошли вперёд сами.
– Туман был, – сухо ответил Волков.
– Туман? А может, ты храбрость свою показывал? Так тут и так все знают, что ты храбр до безрассудства, – на правах строгого знакомца фамильярно «тыкал» ему Игнасио Роха. Он взял из рук Рене шлем Волкова и попытался пальцами вытащить застрявший в «затылке» обломанный шип моргенштерна. У него не вышло, шип сидел намертво.
– Вся наша блестящая победа ничего бы не стоила, если бы вы сейчас были мертвы, – продолжал Рене.
Эти нравоучения раздражали кавалера, а ещё монах так противно выскребал рану бритвой, что хотелось заорать на него. Он едва сдерживался, чтобы не послать офицеров к чёрту. Только Бертье встал на его сторону:
– Да будет вам, господа, ничего же не произошло, иной раз мне самому хочется встать в первый рад, взять топор да позабавиться немного, тем более что кавалер пошёл вперёд из-за тумана. Я ему сказал, что его место под знаменем, а он ответил, что в таком тумане никто его там не увидит и что нужно поглядеть, кто там впереди.
– Кавалер, – продолжил Рене, – мы не смели бы вас упрекать в другом случае, это было бы вашим делом, где вам быть во время сражения, но вы наш вождь, а ещё наш сеньор. Вы дали нам место для домов на вашей земле, дали нам землю для пахоты, и нам не хочется этого терять. Если вас убьют, а вы не оставите наследника, на Эшбахт сядет другой господин. Он может привести своих людей, а нас попросит вон. Так что ваша жизнь… Она не только ваша.
– Он прав, Фолькоф, – сказал Роха всё так же фамильярно. – Ты уж либо заведи наследника, либо не лезь на рожон.
Кавалер молчал. Будь они хоть трижды правы, слушать их ему надоело. Волков оттолкнул руку монаха, который, кажется, закончил брить ему затылок, встал и пошёл прочь от них. За ним отважился пойти только Максимилиан. Да ещё монах.
– Господин, дозвольте смазать рану! – брат Ипполит бежал за ним с вонючей склянкой.
Кавалер остановился, дал монаху закончить работу. И тут к нему пришёл немолодой сержант из людей Брюнхвальда. Волков помнил его ещё по Фёренбургу:
– Господин, эти сволочи машут тряпками с того берега.
– Машут? – Волков повернулся, стал приглядываться.
Солнце уже встало, тумана на реке почти не осталось, дымка лёгкая, да и только. Другой берег уже можно рассмотреть. Да, с того берега кто-то размахивал белым полотном. И ещё один был, махал большой зелёной веткой.
– Вы бы не стояли так, господин, – сказал сержант и встал перед Волковым. – Не дай бог, найдётся у них хороший арбалетчик, а вы без шлема.
– Нет, – отвечал кавалер, – они стрелять не будут, они хотят мертвяков забрать.
– И что? Отдадим? – спросил сержант.
– Пусть забирают, но ты спроси, чего хотят.
Сержант быстрым шагом пошёл к реке:
– Эй вы, безбожники, чего вам? – орал он, подходя к воде.
– Парламентёр к вам, примете? – кричали с того берега.
– Господин, – обернулся к Волкову сержант, – они спрашивают…
– Пусть едет, – сразу сказал кавалер, он всё слышал.
– Господин Эшбахта дозволяет вам, безбожники, ступить на его землю. – Прокричал сержант.
На лодке с двумя гребцами приплыли с того берега немолодой офицер и горнист. У обоих белые ленты на левых руках. Волков принимал их сидя, Рене, Бертье, Роха стояли за его спиной.
Трубач протрубил «внимание», офицер поклонился и сказал:
– Я ротмистр Майлинг из Перенгира.
– И что вам надобно, ротмистр Майлинг из Перенгира? – спросил Волков и был с ним невежлив, не стал представляться.
– Жёны наших людей хотят знать, есть ли такие из наших людей, что остались живы и что сейчас находятся в вашем плену.
– Жёны? – злорадно хмыкнул Роха.
– Ваши жёны, наверное, знают, что их мужья всегда вели «плохую войну», никого в плен не брали. Отчего же ваши жёны думают, что с вами будут вести «войну честную»? – ответил Волков.
– Значит, пленных наших у вас нет? – уточнил прибывший офицер.
– Ни единого.
Офицер помолчал, вздохнул и сказал:
– Дозволите ли вы забрать тело капитана Пювера? И других павших.
Сначала кавалер не понял, о чём просит приехавший, а когда понял, так едва сдержался, чтобы не выказать радость. Неужели и капитан их тут погиб? Какая это радостная новость была. Но при этом горце Волков радоваться не стал, сдержавшись, он только сказал великодушно.
– Забирайте всех.
– Вы излишне добры к этим еретикам, кавалер, – заявил Роха, весьма недружелюбно глядя на парламентёра и трубача, – нужно было послать их к чёрту. Он их папаша, кажется. А вот этих вот двоих повесить.
Волков только махнул рукой. Нет, он не собирался усугублять неприязнь. Он подумывал о том, что впоследствии, если не придётся отсюда бежать, с горцами лучше жить в мире. Ни к чему делать из них кровных врагов. Одно дело – война, и совсем другое дело – ненависть.
– Забирайте, но я не знаю где ваш капитан, – сказал он. – Может, он в реке.
Когда бой закончился, весь берег у воды был усыпан оружием и доспехами, которые горцы сбрасывали с себя, прежде чем кинуться в воду. Доспехи и оружие уже собрали. Мертвяки были уже не нужны, солдаты стащили с них доспехи и одежду, если она была хороша.
На берегу валялось девятнадцать человек. Еще семеро были изрублены в трёх лодках, и были ещё мёртвые в воде, но тех никто не считал, может, капитан был среди них.
– Я позову сюда людей, – сказал парламентёр, – мы поищем капитана.
– Шестерых будет довольно, – ответил кавалер, – и чтобы все были без железа.
– Как пожелаете, господин фон Эшбахт. – Офицер горцев поклонился и пошёл к лодке.
– Так мы что, и капитана их зарезали? – тихо спросил Бертье, когда парламентёр ещё не отошёл далеко.
– Кажется, что так, – ответил Волков.
– Ах, какое славное вышло дело, – скалился Роха. – Ни одного убитого у нас, а мы их целую кучу набили, да ещё и капитана прикончили. Будут теперь знать, чёртовы безбожники, как к нам соваться.
– И то верно, – сказал брат Семион, неожиданно для всех появившийся среди офицеров, – подумают теперь дети сатаны, как оспаривать волю Божью, как противиться Длани Господней.
Все были с ним согласны. Все улыбались, может быть, и иронически, но спорить со святым отцом никто не собирался. И Волков, не боли у него шея, тоже улыбался бы. А сейчас он только морщился от боли, пытаясь крутить головой.
Люди Волкова стали готовить завтрак, все после дела были голодны. Горцы приплыли, стали собирать мёртвых. Помимо тех, что были убиты на берегу и в лодках, нашли ещё одиннадцать мёртвых в реке. Перед тем, как отдать этих, Роха пошёл и потребовал, что бы с найденных в реке сняли доспехи.
– Моим ребятам не хватает доспехов, – Скарафаджо словно специально злил приплывших горцев, – ваши доспехи нам будут кстати.
Ещё и смеялся при этом.
Горцы с мрачными лицами выполнили его требование беспрекословно, хотя он был с ними не только насмешлив, но и груб.
Трижды они плавали на свой берег, отвозили полную лодку своих павших, но капитана так и не нашли.
– Многие потонули в реке, там, где глубже, – сказал Бертье, глядя на последнюю уплывающую лодку с мертвецами, – как мы их смяли и загнали в воду, так многие стали уплывать. Видно, не все успели весь доспех снять или не все умели плавать хорошо. Вот и капитан их там же, на дне, наверное.