К горлу подкатил ком. Настоящая колбаса… С ума сойти.
Один раз я уже видела этот деликатес. В приюте тогда мы с Сенькой были. Как сейчас помню… Новый год, ёлка какая-то облезлая, а мы иголки её отрываем и жрём. Голодные все, как волки. А в кабинете директора стол ломится. Розовощёкие воспитатели водку пьют, да колбаской с хлебушком закусывают, а ещё банки с консервами да сыр… Я тогда в приоткрытую дверь ринулась да со стола хлеба кусок схватила, за то и получила увесистый подзатыльник. Так, что в стену влипла, сжимая тот кусочек.
Выгнали меня. Хлебушек отобрали и в спину вытолкали, мол, не мешай, соплячка новый год встречать. Нас потом, правда, накормили кашей. Склизкой такой, слипшейся в один комок. А мы и тому рады были. Но вот запах колбасы я запомнила, наверное, на всю жизнь.
И сейчас просто не смогла сдержаться. Огляделась по сторонам и, воспользовавшись трёпом толстой продавщицы с какой-то тёткой, потянула одно колечко колбасы. Причём это всё так быстро случилось, что я даже не успела сообразить, чего творю. И ведь могла же пару банок консерв схватить и уйти по-тихому. Нет, приспичило мне…
– Эй, ты что творишь, дрянь?! – продавщица всё же заметила и резко выкинула из-за прилавка руку, чтобы схватить меня.
Не тут-то было, корова отожранная!
Ловко ушла в сторону и бросилась к выходу, где Сенька уже распахнул дверь и вылетел на улицу. Вылетел и попал прямо в руки здорового мужика в спортивном костюме. Я не успела притормозить и меня подхватил второй такой же шкаф, только этот был в тёмном плаще. Братки, значится… Приподнял, держа за шиворот, и встряхнул.
– Не понял. Вы что тут, блядь, делаете, шпана? – и взгляд на колбасу в моих руках переводит.
– А-а-а-а! Помогите-е-е! – Сенька заорал, как резаный и задёргавшись в руках бритоголового, попытался вырваться.
Не вышло. Уже в следующее мгновение лысый бросил его на землю и начал пинать ногами, а меня второй за грудки схватил с такой силой, что затрещала старая куртка.
– Воровать, значит, любим? – мужик с размаху заехал мне кулаком по лицу и этого, к счастью, хватило, чтобы я отрубилась.
Да, именно, к счастью. Потому как лучше лежать без сознания, пока тебя месят ногами, чем наслаждаться сим действом и всё чувствовать.
ГЛАВА 2
1992 год
Кто-то похлопал меня по щекам и я начала выныривать из тёмного провала.
– Эй ты! А ну на меня смотри!
Нет, не надо. Не хочу туда! Не хочу снова боль чувствовать! Дайте мне ещё чуть-чуть насладиться этой невесомостью, где не холодно, не голодно, где тихо и спокойно.
Но кому-то срочно потребовалось привести меня в чувство и я искренне надеялась, что очнусь и увижу маму. Свою любимую мамочку, что оставила меня на произвол судьбы и сбежала с каким-то мужиком за границу. Ту мамочку, что снилась мне в детдоме каждую ночь. Вот проснусь сейчас, а она меня завтракать позовет…
Не случилось. Открыла глаза и встретилась взглядом с тем самым братком в плаще. Тварина. Это он меня ударил.
Боль начала возвращаться, раздирая, истязая болью каждую клетку. Похоже, не ударил, а попрыгал на мне. Да так, что встать не смогу. Саднило лицо – видимо, там вырисовывается нехилый синячище. Болели ребра и бёдра – пинал, значит.
Меня схватили за шкварник и оторвали от холодной земли. Бандюк прищурился, сканируя меня своими буравчиками. Урод какой. Вся рожа в прыщах каких-то, угрях мерзопакостных, а туда же, плащик напялил.
– Серёг, смотри! Тут шмара! – сдернул мою дырявую шапку и схватил за волосы. – Нихуя себе, лохмы какие! Глянь!
Тот, который, судя по всему, Серёга, отошёл от лежащего в грязи, окровавленного Сеньки и пригляделся, гадко ухмыляясь. Сплюнул и схватил меня пятерней за лицо.
– Ты смотри какая. Если отмыть да вшей вывести может и сгодится. Сопляка здесь оставим, а её можно Марго отправить, пусть отрабатывает.
Вот так вот за палку колбасы и попадают в рабство. Только мне совершенно не улыбалось угодить к той Марго, о которой толковали бандюки. Несколько девчонок из нашего детдома сбежали, чтобы попасть «на работу» к этой суке. И ни одну я больше не увидела. Вряд ли они уехали на отдых за границу. А если учесть, что Марго – это «мамка», крышующая шлюх и поставляющая их браткам пачками, то несложно догадаться, что девчонок давно уже прикопали где-нибудь. И то, едва ли они потрудились, чтобы похоронить шлюх по-человечески. Скорее всего, выбросили на помойку.
Да и не хотелось мне шлюхой помирать. Всё-таки позорно это, хоть и модно. Ну не хочу я ноги перед всякими ублюдками раздвигать! Не шалава я по натуре. Так бы могла, конечно, хоть на жратву да какое-нибудь жильё подработать и, чего греха таить, проскакивала такая мысль пару раз, но так и не решилась.
Нет, я не хранила свою девственность. На кой-хер она кому нужна… Просто не пользовалась тем, что было, да и было-то не много. Сиськи не выросли толком, а о заднице и говорить нечего. Ещё пару дней такого голодняка и меня ветром унесёт.
Было, правда, разок с Сенькой. Но то так… Глупости. Пару раз зажимал он меня ночью. Понятное дело трахнуть хотел, да я не дала. Первый раз губу ему до крови прокусила, а второй – по яйцам зарядила. После этого Степан понял, что я не планирую с ним романтических отношений.
А тут Марго! Да я лучше с моста прыгну! Вены сама себе перегрызу!
– Отпусти, урод! – прошипела на братка и тут же застонала от боли в челюсти.
Похоже, пару зубов уже выплюнула.
– Заткнись, сучара! – мудак в плаще замахнулся на меня, но чей-то голос позади остановил его.
– А ты, я смотрю, приоделся хорошо, да, Череп? Сразу человеком себя почувствовал? Авторитетом типа стал? – насмешливый тон подошедшего мужика вмиг остудил Черепа и тот растерянно заморгал.
– Басмач? А мы это… Ты ж сказал проверить, проверяем…
Так Череп у нас, оказывается, шестерка. Я злорадно улыбнулась разбитыми губами. Да уж, на кусок говна хоть что напялить – оно говном останется.
Серёга так тот вообще язык в жопу затянул, словно онемел. А братки боятся своего предводителя. Враз вся крутизна выветрилась. Это вам не бесзащитных бродяг пинать.
Главарь, конечно, внушал страх. Причём не только своим шестеркам, но и мне. Здоровенный амбал в чёрном костюме, в длинном кожаном плаще и начищенных до блеска ботинках. А где же малиновый пиджак и золотая цепь? Тёмно-русые волосы аккуратно подстрижены, при галстуке. Модный весь этот бандюк, сразу видно, что не на побегушках, как эти.
Молча пялилась на него, раздумывая, то ли помощи попросить, то ли молча ждать. А вот Сеньку походу вырубили – не шелохнулся ни разу. Я очень надеялась, что вырубили…
– Я сказал тебе проверить продавщицу, а не малолеток трясти, – Басмач недобро глянул на меня своими серыми, насыщенными глазами, затем перевёл взгляд на Степана. – С пацаном что?
– Дак это… Они обворовали… Колбасу украли, – как доказательство Череп поднял колбаску, испачканную в грязи.
А плевать, я и так бы её жрала. С грязью. Тем более, что уже рассчиталась за неё своими зубами и, возможно, Сенькиным здоровьем.
– Вы чё, отморозки, за колбасу детей отметелили?! – главарь презрительно сплюнул и кивнул на Сеньку. – Пацана в травмпункт, – повернулся ко мне. – А малявку отпустить. И быстро, блядь, пошли товар разгрузили!
У страха глаза велики, но голод нихрена не тётка. Из последних сил вырвала колбасу из руки Черепа и, хромая уже на обе ноги, рванула за здание магазина.
*****
Сеньки не было около недели и уже, честно говоря, думала, что не увижу его больше. Было жаль его. Мы с ним прожили вместе много голодных дней и хоть этот трус всегда бросал меня одну в каждой стрёмной ситуации, я его любила. Нет, не так, как принято любить среди нормальных людей. Если бы мне представилась возможность обменять его на тёплую постель и тарелку еды, я бы это сделала, даже не задумываясь. Но всё же он был мне дорог. Наверное, потому что спать одной холоднее.
Когда мой напарник объявился, я даже не узнала его. Весь скукоженный, в жутких гематомах и ссадинах он зашел в нашу «комнату» – так я называла уголок в хате, который нам выделили старшие.