Проход в толпе, в который охранники ввели Карину, уже сам собой затянулся, как ряска на стоячей воде. Максимову ничего не оставалось, как тихо пристроиться в крайнем ряду.
Соседом оказался кряжистый невысокий мужчина в плохо сидящем дорогом костюме. Вида он был совсем не московского. Он тихо сопел и то и дело вытирал влажное от мороси лицо скомканным платком.
Максимов как мог беззвучно раскрыл зонтик и поднял его над головой, закрыв от дождика себя и соседа. Мужчина не сразу обратил внимание на произошедшую перемену, настолько глубоко ушел в себя. Наконец, очнувшись, покосился на Максимова. Почему-то не удивился, а как своему прошептал:
— Такие дела, брат. Даже не знаешь, что и подумать.
Максимов, ничего не поняв, кивнул.
— И главное, никаких комментариев, — добавил мужчина.
Он изобразил на лице полное недоумение, даже чуть развел руками, чтобы еще яснее стало, что никакие умные мысли в его голову не приходят. Отвернулся и вперил взгляд слезящихся глаз в плотную стену спин.
Как раз в эту минуту в центре произошло какое-то движение, толпа колыхнулась, и появился просвет, в котором Максимов успел разглядеть закрытый гроб и крупную фотографию на крышке.
— Такие дела, — пробормотал сосед.
Максимов прислушался к своим ощущениям. На кладбище происходило что-то странное. Уже на подходе он смутно почувствовал какую-то странную ауру, витающую над толпой. К обычной для такого случая гамме эмоций примешивалось что-то неестественное. Показалось, что буквально всех охватила неловкость, будто невольно стали свидетелями чего-то такого, от чего следовало бы стыдливо отвести глаза и сделать вид, что ничего не произошло.
В центре, у могилы, раздался сдавленный женский стон. Толпа зашевелилась. Послышались гулкие удары земли по гробу.
И тут Максимов почувствовал присутствие в толпе людей кого-то чужого, абсолютно, страшно чуждого всем. Того единственного, кто не мучил себя этой странной неловкостью. Наоборот, он упивался странной, противоестественной аурой, накрывшей толпу.
Максимов вскинул голову, пытаясь отыскать этого чужака в толпе. На какую-то секунду глаз поймал источник опасности. Чужой взгляд прошил толпу, словно вспыхнул солнечный луч, отразившись в оптике прицела. Вспыхнул и погас, уколов ледяной иглой точно в сердце.
Глава третья. Жизнь после смерти
Странник
Поминки как-то быстро перевалили за ту грань, после которой уже забывается повод к застолью.
Собственно, никаких посиделок в народном духе со слезами и баяном не было. По чинности и благообразности происходящее напоминало светский раут, с поправкой на траурный антураж, конечно. На первом этаже особняка в просторном холле расставили диваны и кресла, в уголке разместился бар и шведский стол с закусками.
Делегация сотрудников холдинга исчезла первой. Откланялись и пробормотали соболезнования вдове случайные лица и наиболее занятые. Остались только близкие родственники и с в о и.
Гости отдыхали, приходили в себя и набирались сил для обратной дороги в Москву. На лицах все еще держалось скорбно-недоуменное выражение, прилипшее на кладбище, но разговоры все чаще соскальзывали на нейтральные темы.
Максимов почувствовал жуткий приступ голода. По давней привычке ни перед полетом, ни в самолете ничего не ел. К вынужденному посту добавился стресс, в результате желудок, как выражался давний друг Славка Бес, прилип к глотке. Организм настойчиво требовал хоть чего-нибудь съестного, пару сотен калорий, чтобы жить и действовать дальше.
Он прошел к шведскому столу. Положил на тарелку горку салата и три канапе. За спиной послышалось стесненное сопение.
Максимов оглянулся. Кряжистый мужчина, которого он прозвал «нефтяником», поставил на стол две пустые рюмки. Вопросительно посмотрел на Максимова.