Тоска у Толи с Серёгой объяснялась просто. До стипендии оставалось пару дней. Денег ни у того, ни у другого ни копейки. Не рассчитали финансовые средства. С пустым желудком не до курсового. Серёга с Толей ждали товарищей по 512-й в надежде, хлеба на ужин к чаю принесут. О чём-то вещало радио, а друзья лежали и ничего интереснее не придумали, как завели разговор о вкусностях.
– Ты бы знал, – сказал Серёга, – что за объеденье морские петушки. Вот говорят: крабы, креветки! Не верь, вкуснее петушков ничего нет из морепродуктов. У меня дядя полковник в части, где морской подводный спецназ. Бывало, привезёт петушков, которых бойцы несколько часов назад со дна подняли. Вот это вещь!
– Серёга, ты меня извини, – перебил Толя, но петушки, икра – это всё баловство. Будешь ты их есть каждый день? Нет, конечно! Рассольник моей мамы я ел бы каждый день. Варила его в воскресенье, в будни некогда – школьный учитель, в выходной мы ждали всей семьёй. Настоящий рассольник, Серёга, не из мяса варится – из почек. А в бульон добавляется рассол огуречный. Огурцы, само собой, солёные. Какой рассольник без огурцов. И в русской печке. Вот это, скажу тебе, вещь! Сейчас тарелочку размером с тазик умял бы и ещё добавки попросил!
– Толя, ну ты изверг. Нам сейчас какую-нибудь кашу и то бы класс. А ты – рассольник.
– Если только из топора? – сказал Толя. – В конце концов, варил солдат из топора в классической русской сказке. Мы студенты, чем хуже?
– Топор у нас есть, – глубокомысленно произнёс Серёга. – А вот чугунка нет!
– Зато кастрюля имеется! – развил народно-сказочную тему Толя. – В ней не из топора, из бензопилы можно варить.
Алюминиевая кастрюля объёмом в ведро стояла на антресолях шкафа. Она предназначалась для походов. Там же на антресолях валялся туристский топорик. Не таких размеров, как у солдата, варившего кашу, входил в кастрюлю вместе с топорищем.
Дальше началось сказочное действо: Серёга вскочил с кровати, поставил к шкафу стул, достал кастрюлю и топорик.
– Варим! – спрыгнул со стула.
– Варим! – безоговорочно поддержал товарища Толя.
Он достал из-под кровати электроплитку, наполнил кастрюлю водой, поставил на конфорку.
– Топор в холодную воду опускать? – уточнил рецепт каши Толя.
– Солдат заливал холодной, – уверенно сказал Серёга.
Толя заложил топор в кастрюлю, закрыл крышкой.
– Только не пересоли, – предупредил Серёга. Он намекнул на картошку, которую Толя жарил на днях и посолил два раза.
Петя Волков вошёл в 512-ю, когда каша варилась полным ходом. Ниже среднего роста, нехилый в плечах, нос картошкой, маленькие острые глазки, белобрысый он за знаниями в Новосибирск приехал из деревни. В те времена бытовала на радио песня: «Деревенька моя, деревянная дальняя». Были в ней ещё и такие слова: «Родная моя, деревенька-колхозница». Песня точь в точь про Петину родину. И деревянная, и колхозница, и дальняя. Но учили в «колхознице» подрастающее поколение основательно. Петя без проблем сдал вступительные экзамены в институт, без потерь прошёл сито первых сессий, прочно утвердился в статусе студента. Отличался он цепким умом, упрямством и угрюмой прижимистостью.
– Что ж вы хотите, – объяснял свою скаредность Петя, – во мне течёт не голубая дворянская кровь, а примитивно крестьянская. А мы, крестьяне, люди расчётливые.
В институтской общаге едва не каждое второе сердце гоняло крестьянскую кровь, но у Пети была она чересчур сдобрена дрожжами расчётливости. Петя не то, что слишком любил деньги, он страшно не любил с ними расставаться. Отсюда был не прочь задарма поесть, выпить. Понимал в себе эту не поощряемую окружающими черту, старался скрыть, да натура брала своё. К «крестьянской» слабости Пети относились кто с осуждением, кто с сочувствием, кто с юмором.
Петя не был один к одному с известным персонажем поэмы Пушкина «Скупой рыцарь», вносил свою долю в общежитский колхоз. После зимних каникул обязательно привозил из «деревянной» своей деревни гуся, его ели всем этажом, рюкзак картошки, шмат сала площадью в квадратный метр. Бывало, с оказией присылали Пети родители добрый кусок мяса. И тогда Петя был на коне, вооружался кухонным ножом:
– Мужики, – отдавал команду, – с вас керосин, а я жаркое забодяжу из свеженинки.
«Керосин» в переводе со студенческого жаргона – спиртное.
Петя, не жалея мяса, картошки, лука, моркови и «забодяживал» огромную сковороду жаркого, устраивал объедаловку.
И всё же Петя был уникум.
Напомним, студенчество наших героев пришлось на конец шестидесятых годов прошлого века, начало семидесятых. Советская торговля не предлагала широкого разнообразия табачных изделий. Лучшими сигаретами считались болгарские с фильтром: «Ту-134», «Стюардесса», «Опал». На прилавках они не залёживались, тут же сметались заядлыми курильщиками. Зато постоянно была в наличии «Шипка», тоже болгарские, но без фильтра и цена доступнее – четырнадцать копеек. Отечественная табачная промышленность в большим объемах выпускала термоядерные «Прима» и «Астра». Для профессионалов. Покурил, так покурил. Особая статья табачного рынка – вьетнамские сигареты. Торговля предлагала их несколько видов, какой ни возьми – откровенная гадость. Не исключено, вьетнамцам в непроходимых джунглях в условиях войны с Соединёнными Штатами вполне подходили. Сибиряки плевались, попробовав табачное изделие, выпущенное братским народом. Замечательный вьетнамский бальзам «Звёздочка», стоило втереть его в виски, помогал при головной боли, вьетнамские сигареты вызывали эту боль. Не зря в народе называли их «Портянки Хо Ши Мина», или просто «Портянки» в честь первого президента Демократической республики Вьетнам – того самого Хо Ши Мина.
Петя Волков курил исключительно «Портянки». И не из-за солидарности с многострадальным Вьетнамом в его войне не на жизнь, а на смерть с американцами. Он оставался всем сердцем на стороне героического народа, но курил его сигареты по той простой причине, никто не стрелял их. Петя мог совершенно спокойно достать сигарету, чиркнуть спичкой и наслаждаться процессом вдыхания и выдыхания никотина, никто не мешал, не портил сладких минут, так понятных заядлому курильщику. А если кто и делал шаг в сторону Пети с извечной просьбой «дай закурить», тут же отпрыгивал, увидев источник сигаретного дыма. Даже мучимые никотиновой жаждой не западали на вьетнамский табак.
Была ещё одна особенность у Пети – мастерски играл в шахматы. И здесь проявился крестьянский подход с его тягой к рациональности. Петя был мастером эндшпилей. В его «деревне-колхозницы» не было шахматной школы. Петя своим умом постигал премудрости древней игры. Изучая теорию, он сделал упор на концовки партий. В пионерской юности он где-то вычитал: каждый интеллигентный человек должен хорошо играть в шахматы. Фраза упала на благодатную почву. Петя мечтал стать настоящим интеллигентом и взялся за теорию шахмат. И сделал для себя вывод: не стоит распыляться на всё, его цель не гроссмейстерское мастерство, лучше сосредоточиться на одном. Он стал изучать эндшпили. Цепкий Петин ум, и отличная память сделали своё дело.
Поступив в институт, сделал для себя открытие: играть следует на интерес. В деревне данная рациональность не практиковалась, но в городе, будучи ещё абитуриентом, набрёл в сквере на компанию мужчин, играющих в шахматы на деньги. И в общаге обнаружил таких любителей древней игры. Садясь за клетчатую доску, Петя стремился быстрее разменять фигуры, в эндшпиле чувствовал себя рыбой в воде и дожимал соперника. Мог прибегнуть к грубому, но беспроигрышному приёму, если чувствовал соперник слабее: сдавал одну-две партию, раззадоривал оппонента, будил в нём азарт, а потом планомерно обчищал, выигрывая партию за партией.
Петя Волков нарисовался на пороге 512-й в разгар приготовления каши из топора. Глазками в сторону плитки стрельнула, а из кастрюли заманчивый пар. Петя виду не подал, но не смог скрыть оживления от возможности поживиться. Сидел без денег, за день до этого заходил, пытаясь занять до стипендии.