Давненько не мусолил карандаш, а тут, на привале, усталый, измотанный, вытащил из планшета, зачиркал по бумаге: "Думаю о жизни и смерти. Это естественно, ибо они взаимосвязаны. Как война и мир. Так вот: после войны, когда отойдет она в далекое или не очень далекое прошлое, ее участники начнут помаленьку умирать. Сперва умрут нынедшпе маршалы, потом генералы, потом полковники и майоры, а там очередь дойдет и до лейтенантов нынешних. Грустно все-таки будет, когда вымрут ветераны. Разумеется, в почтенном возрасте". Записав эту тираду, подумал: не все мы доживем до Победы и, следовательно, до почтенного возраста, кто-то сложит буйную головушку по ту сторону китайской (в данный момент точнее - японской) границы. Могу сложить и я.
Чем я лучше других?
Тут вопрос: за что умирать? Как за что? Мы будем воевать с агрессором, который разбойничает в Китае, Корее, Вьетнаме, Бирме, Малайе, на Филиппинах и еще в скольких-то странах и который опасен для нашей собственной страны. Эта война - неизбежность. Рассуждаю "в лоб"? Возможно. Так приучен. Но по существу-то верно рассуждаю! Ну, а война есть война. Кому-нибудь не повезет. И его оплачут родные и близкие. Мне тоже может не повезти. Но кто меня оплачет? Эрыа ничего не узнает, отца-матери нет. А однополчане слез не льют, залп над могилой - и точка. Да слезами ведь и не поможешь, и вообще не мужское это занятие - лить слезы. Женщины плачут, дети. А еще клен плачет. На юге, на Дону, татарского клена в достатке. Так вот, с черешков кленовых листьев перед дождем капают "слезы". Дерево за несколько часов до ненастья оповещает о нем человека. Как барометр. Лишь приглядись повнимательней к листочкам у твоего окна...
В монгольской степи не приглядишься. Во-первых, нет и намека на клен или какое-нибудь иное дерево. Во-вторых, нет и намека на возможность дождей. Сушь, сушь. Между прочим, комбат предупреждает нас, ротных: осторожней со спичками, с непотушенными цигарками, бросишь в высохшую траву - пойдет пал, то есть степной пожар. Я предостерегаю своих солдат, а сам думаю:
пал может пойти и от искры из любой выхлопной трубы, техникито во-оп сколько понагнали - скопище! Степь нашпигована машинами, как сало чесноком. Когда-то мама в Ростов-городе делала такое сало. Невероятно вкусно, и невероятно давно это было...
Вслушался в солдатские голоса. Говорок Яши Вострикова:
- Война нам светит какая? Освободительная!
- Точняк, точняк, - отвечает Кулагин.
- Большого ума не треба, чтоб уразуметь это, - ворчливо вмешался старшина Колбаковскпй.
- Легче идти в бой, ежель сознаешь: за правду, за добро подставляешься под пули, - сказал Свиридов. - Надо, чтоб и тебе хорошо жилось, и всякому другому заграничному человеку. Вон на западе мы поляков освобождали, да и самих немцев, считай, освободили от ихнего Гитлера!
- Иху фюреру бенц. - Это Логачеев.
- И здеся освободим кого положено. - Это Головастиков. - Такой будет регламент: нету поработителей и порабощенных, все равные нации... Законно?
Вадик Нестеров:
- Небольшое дополнение... Чтоб после войны было равенство и внутри каждого народа: ни угнетателей, ни угнетенных!
- А в Советском Союзе разве не так? - спрашивает парторг Симоненко, бывший депутат сельсовета, а ныне командир отделения, сержант.
- Я толкую о прочих государствах... Чтоб по всей земле так было и не иначе!
Кто-то, судя по акценту - Погосян, тихонечко замечает:
- Везде так будет... Лишь бы люди-человекн очистились от всего дурного... Войну переплывешь, выберешься на тот берег очпгцениым, отмытым... Еще немного проплыть...
Мой испытанный ординарец Драчев:
- Свой долг сполнпм... Что мы, не советского роду-племени?
Парторг Симонепко одобрительно:
- Идейно зрело, Миша!
- Я такой. - Драчев кивает, важничая.