Душа Олеси была окутана сладостным томлением, она ни о чем не думала и ничего не желала. Сегодня Павел провел ее по тайным закоулкам мистических желаний, туда, куда не всем была известна и открыта дорога. Она все больше очаровывалась учителем, а он, перестав себя контролировать, наслаждался ее обожанием и искренней девичей любовью.
С этого момента началась их двойная жизнь, совершенно безгрешная, платоническая. Они никогда не обсуждали свою обоюдную симпатию, не стремились приблизиться друг к другу больше, чем позволяли обстоятельства. Олеся тонула в глазах Павла, и ее любовь ни для кого не была секретом. Он же вел себя сдержанно, умело контролировал эмоции и не в пример Олеси мог быть чрезвычайно холодным на людях.
14 февраля 1996 г.
Наступил день, который в школе ждали с особым нетерпением и тщательно к нему готовились. Придя с утра на работу, Павел Иванович про себя отметил, что ученики как-то переборщили со всякой романтической ерундой. Коридор первого этажа сплошь был увешан картонными сердечками, амурами, красно-розовыми шарами и серпантином; на банкетке, напротив входа стоял самодельный почтовый ящик для валентинок, в центре которого красовалось огромное, ярко-красное сердце, пронзенное золотой стрелой.
«Да… Учебный день потерян, – с некоторой грустью отметил Павел Иванович, – молодежь сегодня будет взбудораженная, а у моих как раз два урока химии подряд».
Он поднялся на второй этаж в свой кабинет и зашел в лаборантскую. «А вот и Олеся. По средам она всегда приходит первой», – Павел Иванович услышал шаги за дверью и через секунду действительно увидел Олесю.
– Доброе утро, Павел Иванович!
– Здравствуй, Олеся!
Она прошла к своей парте, достала большую зеленую тетрадь формата А4, в которой вела конспекты, дневник, учебник и небольшой пенал. Никаких контрольных сегодня не ожидалось, но она любила перед уроком перечитать материал предыдущего занятия, освежить в памяти формулы и химические реакции. Правда, касалось это только химии, никакие другие предметы таким повышенным вниманием не удостаивались.
Кабинет постепенно наполнялся учениками. Ира с Наташей влетели в класс, гудя и балагуря, таща за собой вереницу шаров. Павел Иванович посмотрел на это неодобрительно, однако решил не препятствовать празднику, уткнувшись в классный журнал. Девочки мечтали о поздравлениях, ждали валентинок; мальчики нервно смеялись, боясь показаться сентиментальными, и мало кто из них осмелился написать признание в любви, пусть и анонимное.
День прошел в волнении и радостном предвкушении вечерней дискотеки, которую директор, несмотря на середину недели, все-таки разрешил провести. В половине пятого вечера старшеклассники собрались в актовом зале и торжественно открыли почтовый ящик. Глашатай по одной доставал валентинки и выкрикивал имя адресата.
Услышав свою фамилию, Олеся непритворно удивилась. Ее валентинка представляла собой сердечко, аккуратно вырезанное из обычного листа в клеточку, и согнутое пополам в виде открытки. На внешней стороне было написано ее имя, а внутри, аккуратным, почти каллиграфическим почерком, синей ручкой выведено пожелание: «Олеся, оставайся всегда такой же красивой и телом, и душой». По законам жанра подписи не было.
«Девчонки что ли пошутили», – подумала Олеся.
– Марин, твоя работа? – обратилась она к подруге и показала валентинку.
– Не… Я бы так не написала, это ж сколько нужно было каждую букву выводить? – удивилась Марина.
– Странно. Может Смирнов написал?
– Сашка? Таким подчерком? Да курица лапкой лучше напишет, чем Сашка.
– Да… Но больше некому… – задумалась Олеся.
– Ну, значит у тебя появился тайный поклонник, – радостно констатировала Маринка, – давно пора!
– Настолько тайный, что я даже предположить не могу, кто он, – отшутилась Олеся.
Марина получила вполне ожидаемую валентинку от Макса. Они несколько месяцев гуляли вместе, и по школьным меркам считались парой. Валентинка Марины была тоже самодельной, сделанной особо тщательно, из красной бархатной бумаги, приклеенной на жесткий белоснежный глянцевый картон. С оборотной стороны печатными буквами, фломастером, было написано послание в стихах, а рядом приютился крохотный розовый бантик из атласной ленты, под которым пряталась подпись в виде буквы «М».
Вскоре заиграла музыка и активная молодежь пустилась в пляс. Они водили причудливые хороводы, стремительно кружились парами, прыгали и хлопали в ладоши, устраивали ручеек. Другие, более застенчивые подростки, глядя на весь этот балаган, робко пританцовывали в такт музыке. Безудержное веселье, беспричинный смех и задор царили в актовом зале, временами сопровождаемые оглушительными взрывами лопнувших воздушных шаров.
Во время немногочисленных медленных мелодий танцплощадка значительно редела, и все же пять-шесть пар оставались в центре, романтически обнимая друг друга под «Wind of Change» Scorpions.
Олеся не сводила глаз с любимого Павла Ивановича. Он то приходил, то исчезал из зала, как будто намеренно ее дразня (это было не так, но Олеся не вполне адекватно оценивала действия учителя и многое принимала на свой счет). Она горячо желала оказаться в его объятиях, пригласить на медленный танец, однако паническая робость и страх его реакции сдерживали все ее несмелые порывы. Порой учитель был демонстративно, умышленно жесток по отношению к ней, кто знает, в каком сегодня он настроении, какую линию поведения избрал для себя на этот раз. Она помнила его пронзительно холодный, чужой голос на одном из классных собраний, и внутри пробежал неприятный морозец. Тогда их класс, сговорившись, дружно прогулял урок, объявив бойкот математичке. По заслугам, надо сказать. Но кто же признает, что дети правы? Нет. Прав всегда учитель. Математичка разревелась и побежала жаловаться Павлу Ивановичу на беспредел в его подшефном классе. А тот устроил разбор полетов, обвинив Олесю, старосту, в либеральности и потакании «революционным элементам». Она давно простила его и даже где-то поняла, между тем нравоучения и нотации не забыла, отдавая себе отчет в рискованности задуманного действия и в том, что она всего лишь одна из его рядовых, многочисленных учениц.
Дискотека заканчивалась, а Олеся так и не решалась проявить инициативу.
«Откажет он мне, ну и что. Не страшно, переживу как-нибудь. А вдруг согласится? Тогда я смогу осуществить свою мечту. А если согласится только из вежливости? Тоже не страшно. Все равно я буду танцевать. Нужно попробовать, а не просто так стоять. Чего толку бояться».
– А сейчас белый танец! Дамы приглашают кавалеров! – прогудел диджей.
«А чего же я стою? Надо же действовать», – Олеся вспоминала слова Нелли Ледневой из «Большой перемены» и направилась к учителю. Он увидел ее и уже понял намерения девушки.
– Потанцуем, Павел И-Иванович? – срывающимся голосом и на мгновение запнувшись, предложила Олеся.
– Ну пойдем – ответил учитель.
«Вот и все. Совсем не страшно», – пронеслось в голове Олеси.
Он протянул ей руку и уверенно повел в центр танцпола. Не ощущая под собой землю и еще не осознавая, что происходит, Олеся положила руки ему на плечи, почувствовала, как его левая рука легла ей на талию, а правая нежно придерживала спину. Его прикосновения жгли огнем, и все же не обжигали, дарили блаженное тепло и наслаждение. Чудилось ей это или его руки действительно были теплыми, она так и не поняла. За время танца не было произнесено ни слова.
Прозвучали последние аккорды. Павел Иванович кивком головы поклонился, тихо сказал «спасибо» и отвел Олесю к скамейке, где сидела Марина. Сам же тут же вышел из актового зала.
Дискотека закончилась. Олеся, не заходя в класс, бегом спустилась в гардероб, торопливо оделась, как будто боялась, что кто-то может украсть ее нежданное счастье. Только выйдя на улицу, за ворота школы, она глубоко вдохнула морозный воздух, посмотрела вдаль, сквозь дома, на темное небо, на фонарь, в свете которого переливаясь и сверкая, кружились снежинки, и неспешно побрела домой. Марину сегодня провожал Макс, и это было как нельзя кстати. Олесе хотелось побыть одной, со своими ощущениями, приятными и волнующими, легкими и ласковыми, как руки любимого. Она впервые ощущала такое физическое единение с мужчиной, ее тело горело желанием чего-то неведомого, еще более близкого, интимного и фантастического.