– Паша, я смотрю твои тоже закончили уборку. Что-то я устала от их оголтелой суеты. Как в начальных классах учителя работают, не понимаю, там же такой бедлам каждый день!
Марина Ивановна не заметила Олесю, обратив свой взор сразу в дальний угол класса, на Павла Ивановича.
– Да, вот только Олеся мне помогает, остальные разбежались по домам, – кивком указав на девушку ответил Павел Иванович.
Марина Ивановна обернулась.
– Ой, Олеся, извини, я тебе и не заметила. Притаилась как мышка. Ну тогда не буду вам мешать своими разговорами. Зайду попозже, – с хитрецой и легкой доброй ухмылкой произнесла она, направившись к двери.
Олеся заканчивала работу. Передавая готовую стопку Павлу Ивановичу, она почувствовала прикосновение его рук к своим и поняла, что это было не случайно. Он намеренно дотронулся до ее пальцев, однако длилось все это не более двух секунд.
– Большое спасибо, Олеся, ты мне очень помогла.
– Не за что, ПалИваныч.
Она взяла сумку и, попрощавшись, вышла из класса. Ее переполнял восторг и чувство единения с любимым. Ей хотелось остаться и сделать еще что-нибудь, но повода для этого больше не было.
Павел проводил глазами Олесю и упрекнул себя в малодушии. Опять он позволил себе больше, чем того требуют приличия. Придумал историю с печатями, хотя до экзаменов еще почти месяц, сам бы поставил. Он знал, что Олеся отзовется на его просьбу, так и случилось. Вообще он редко когда ошибался. Опыт взрослого человека подсказывал ему возможные варианты развития событий, однако подростковое чувство влюбленности вносило коррективы в его планы. Он хотел поговорить с Олесей, честно признаться во всем и попросить ее забыть такую бесперспективную любовь, для ее же блага. Но не сумел. Не захотел лишать себя удовольствия видеть влюбленные голубые глаза, устремленные на него с неиссякаемым обожанием и преданностью. «Я понял вдруг простую вещь, мне будет трудно с ней проститься…», – в голове Павла сами собой прозвучали слова «Ночной птицы».
Май 1996 г.
Шли последние дни мая. Погода стояла, на удивление, теплая и летняя. Кое-где еще цвела сирень, но ее аромат уже начинал смешиваться с запахом чубушника, по-простому – жасмина. Клумбы пестрили разноцветными бегониями и петуниями, пришедшими на смену тюльпанам. В парке с наступлением сумерек, то тут, то там раздавались соловьиные трели. В долинах вошла в цвет купальница; недалеко от берега, из воды робко показывались стебли желтой кубышки с маленькими, пока еще зелеными, круглыми тугими бутонами.
В городе пахло масляной краской от вновь выкрашенных заборов, свежим, горячим асфальтом и тополиными почками – липкие и смоляные, они прилипали к ботинкам, лапам животных и служили источником постоянной заботы для автомобилистов.
В школах началась экзаменационная пора. Первыми сдавали экзамены восьмые и десятые классы, пока выпускники усиленно готовились к традиционному первоиюньскому сочинению. По утрам в коридорах и классах царило колоссальное эмоциональное напряжение, к обеду сменяемое радостными воплями и возгласами в стиле «ух, пронесло!».
10 «Б» сегодня сдавал химию как промежуточный обязательный предмет для перевода в одиннадцатый класс. Экзамен проходил в их родном кабинете, в составе комиссии, кроме Павла Ивановича, дети увидели два знакомых учителя: биологии и географии. Елена Николаевна была сегодня особенно нарядна, пребывала в прекрасном расположении духа и то и дело что-то шептала Павлу Ивановичу на ушко, так, что наблюдавшая за этим Олеся физически ощущала, как звуковые волны достигают кожи Павла и обжигают его горячим дыханием волнующих слов. Олеся ревновала, Павел красовался. «Кто я такая, чтобы мечтать о нем? Что я могу ему дать? Несмышленая, неопытная малолетка. А она женщина, вон как кокетничает с ним, глядишь, совсем забудет зачем сюда пришла и где находится. Впрочем, не мое это дело».
Олеся пошла отвечать первой, живо и бойко рассказала две темы и вернулась на свое место, не услышав ни одного дополнительного вопроса. Ее мысли были еще на экзамене: «Как хорошо, что попался легкий билет! Один из тех, по которым даже готовиться не нужно, знания были загружены в голову еще во время учебного года и аккуратно разложены по полочкам мозга. Требовалось открыть правильный ящик и вот он, ответ на вопрос готов. В общем, повезло! Зря волновалась. Если бы еще не эта Елена Николаевна… Ух. Что же она так липнет-то к нему? Ха. А сама-то ты хороша. Да уж… Она по крайней мере взрослая женщина и точно знает, чего хочет от мужчины. А он ее не боится, потому что тоже знает, что она взрослая женщина и готова сама отвечать за свои желания и поступки. Все. Достаточно. Пора заканчивать самобичевание».
Олеся собиралась сдать плакат (наглядный материал для ответа, который учитель выдал вместе с вытянутым билетом) и выйти из класса, ожидать результаты экзамена в коридоре. Плакат был большой, формата А0, и никак не хотел аккуратно сворачиваться. Закончив это занятие, Олеся зашла в лаборантскую, собираясь оставить сверток на стеллаже. Ей навстречу вышел учитель. «Как он сюда попал, в классе же был? – удивленно подумала она, наверное, прошел, пока я с плакатом возилась».
– Поменьше эмоций. Личных, – учитель отчетливо выделил последнее слово, произнеся его по слогам.
Олеся оторопела. В тишине маленькой комнаты голос прогремел грубо и отчужденно, застал врасплох и перевернул все с ног на голову. Ее как будто ударили пыльным мешком по голове. Вроде и не больно, но ты стоишь весь в пыли, глаза начинают слезиться, тебе хочется чихать и поскорее смыть с себя всю эту грязь.
– Я…я не могу... – ответ был тихим и испуганным.
Олеся настолько сконфузилась, что не могла больше ничего сказать, кроме этих пары слов. Она могла бы все отрицать, притвориться, что не понимает, о чем идет речь, перевести все в шутку или еще каким-нибудь способом сгладить неприятный тон учителя. Но ни малейшей мысли на этот счет у нее не было. Она верила в искренность его хорошего отношения к ней, она доверяла ему и не ждала удара под дых от любимого учителя. По его виду было понятно, что продолжать разговор он не собирался. Олеся еще раз на него посмотрела и медленно вышла из лаборантской.
Неожиданно, сама того не желая, она открыто призналась учителю в своем чувстве. Олеся неоднократно представляла этот разговор в мельчайших деталях, но реальность оказалась совсем не похожей на ее грезы.
Идя домой на ватных ногах, она все прокручивала и прокручивала в голове эти три слова и не могла понять, почему сегодня, что же она такого сделала именно сегодня, ведь и не общались вовсе. Был экзамен, она, как и всегда, хорошо подготовилась, ответила билет. Ничего лишнего не говорила, даже старалась не смотреть на учителя. Не мог же он прочитать ее ревнивые мысли? Какие такие эмоции? Учитель явно был вне себя, она даже не предполагала, что он может быть таким бессердечным.
– Ну что, сдала? – вопрос мамы настиг прямо у порога, – ты почему такая грустная, неужели не сдала? Да не может этого быть. Чтобы ты не сдала химию, кто же, если не ты!
– Мама! – прервала поток фраз Олеся, – у меня все нормально, пять.
– Тебе кто-то что-то сказал, да? О нем? Дочка, на тебе лица нет. Смотри, и глаза красные. Ты что, плакала?
– Я просто очень сильно устала.
Олеся ушла в свою комнату, где еще долго пыталась сдерживать слезы обиды. Потому что даже самому родному и близкому человеку – маме – стыдно было рассказать, как непонятно жесток оказался тот, кого она боготворила. Таким неожиданно-печальным разговором закончился десятый класс, оставив Олесю в недоумении и безутешной тоске по любимому.
Лето 1996 г.
Школа опустела, одни ушли на каникулы, другие готовились к выпускным экзаменам. 10 «Б», сдав все промежуточные экзамены, спокойно отправился отдыхать.
Павел сидел за столом в лаборантской. Из магнитофона чуть слышно пел Никольский: «Веселых красок болтовня, игра волшебного огня. Моя любовь уже не радует меня». Он пребывал в чрезвычайно скверном расположении духа.