Историю о том, как бабушка Ульяна оказалась в неказистом домишке, Наташа узнала через много лет от маминой сестры, тетушки Дины. Драматический эпизод семейной саги оказался связанным с непутевым бабушкиным мужем. Когда семья решила перебраться в Новосибирск из небольшого городка в Кемеровской области, дед Григорий то ли потерял по пьяному делу, то ли промотал на любовниц довольно большие деньги, полученные от продажи добротного каменного дома на их прежнем месте жительства. Оставшихся средств хватило только на небольшой домишко. В нем дед поселил супругу с детьми, а сам отправился искать счастья по белу свету.
Прекрасный специалист-ветеринар, лечивший в основном лошадей, дедуля отличался и другими, менее похвальными качествами. Видный собой, обладавший яркой восточной внешностью, Григорий был лихим выпивохой и бабником. Наталье довелось видеть его несколько раз в жизни, когда он, неизвестно откуда, на некоторое время возвращался к родному порогу. Трезвым она дедушку не заставала ни разу. Напившись, он пел всегда одну и ту же песню: «Эх, загу-загу-загулял, загулял парнишка, парень молодой. В красной рубашоночке, хорошенький такой!»
С бабушкой Ульяной жил младший неженатый сын, дядя Павел. Остальные трое ее детей уже обзавелись семьями и разбежались по своим углам. В домике на Сакко и Ванцетти помимо просторной прихожей, служившей одновременно кухней и столовой, имелось две небольших комнатки. После того как старшие птенцы вылетели из гнезда, бабушка в малюсенькой боковушке обосновалась сама, другую, побольше, отдала сыну-студенту.
В комнате дяди Павла девочке особенно нравилось бывать. Здесь было множество предметов, возбуждавших детское любопытство. Над потертой кушеткой висел автопортрет молодого человека, старательно срисованный им с собственной фотографии по клеткам. Большой лист ватмана, расчерченный на клетки, с началом нового рисунка лежал на письменном столе. Работа, по-видимому, на определенной фазе застряла. Во всяком случае, Наташа ни разу не видела, чтобы в ней хоть что-то изменилось.
На кушетке нередко валялась гитара, на которой никто не играл. Наташе не запрещали трогать инструмент. Поэтому всякий раз, обнаружив гитару, она принималась забавляться с ней, как мартышка с очками. Музыкального дара, к глубокому сожалению, в ребенке это не пробудило.
Однажды на спальном месте дядюшки Наташа увидела вместо гитары небольшой томик в сером коленкоровом переплете. На темном фоне обложки красовался бордовый силуэт стройной дамы в старинной одежде. Ниже шли темные печатные буквы. Не без усилия связав одну букву с другой, девочка смогла прочитать: «О. Бальзак. Озорные рассказы». И название, и рисунок на обложке – все это чрезвычайно заинтересовало любопытное дитя, но знакомству с мировой классикой быстро положил конец дядюшка, вырвавший книгу из рук племянницы.
Когда она принялась хныкать, родственник лаконично объяснил:
– Мала еще. Это для взрослых.
…Вот тогда-то, – подумала Наталья Алексеевна, – я, наверное, и начала ощущать, что детские книги с яркими слащавыми карти н ками не вызывают в душе ничего, кроме скуки, и при первой возмо ж ности начала проникать в шкафы со взрослыми издани я ми…
* * *
Первый настоящий деревянный шкаф со стеклянными дверцами, плотно забитый книгами, появился в доме, когда Наташа училась в первом классе. К этому времени в жизни ее отца Алексея Михайловича появилась новая женщина. Вторая отцова жена преподавала биологию в школе и вместе со сводом новых правил внесла в семью любовь к литературе. В небольшом семейном книгохранилище поселились не только ботанические справочники и методички по зоологии, но и пухлые тома художественной литературы.
Интерес к ним проснулся позже, а на первых порах самой любимой книгой для девочки стал толстый тяжеленный «кирпич» какой-то энциклопедии в твердом ярко-желтом переплете. Кроме мелкого убористого текста в издании было много цветных картинок с изображением цветов, растений, животных. Особо интересовали Наташу обитатели океана. С упоением и некоторой опаской разглядывала она рисунки осьминогов, каракатиц, электрических скатов, разнообразных акул, раскрывших огромные зубастые пасти.
Беспрепятственный доступ к сокровищам книжного шкафа имели только взрослые. Первоклассница не могла просто попросить у новой матери интересную книгу. Поэтому общение с любимым изданием происходило тайно. Натка и в темноте могла безошибочно нащупать его на полках. Когда рядом не было мамы (отец в доме появлялся, как правило, поздно вечером), девочка с замиранием сердца открывала скрипевшие дверцы шкафа, быстренько вытаскивала заветный том, моментально находила нужную страницу и углублялась в созерцание морских гадов. Почему это зрелище завораживающе действовало на детское сознание – сказать трудно, но факт остается фактом.
Отчего детям запрещалось без разрешения взрослых рыться в книжном шкафу, девочка поняла в тот момент, когда среди прочих книг обнаружила издание в ветхой потрепанной обложке с изображением ребеночка, свернувшегося калачиком внутри женского живота, и надписью «Справочник по акушерству». Начав его листать, Наташа открыла для себя много интересного. Черно-белые иллюстрации подробно, со всех ракурсов и в разрезе показывали процесс выхода младенца из материнского чрева.
Вид довольно крупной головки, показывающейся из узкого отверстия, привел будущую женщину в недоумение, смешанное со страхом. Казалось невероятным, как может маленький человечек пролезть буквально через щелку, чтобы оказаться в мире, где ему, по большому счету, рады далеко не всегда и не все. О том, каким образом ребеночек попадал в материнское лоно, картинки учебника не показывали. А юной читательнице и в голову не пришло заинтересоваться столь деликатным вопросом…
Кочевая жизнь семьи, ряд трагических событий, вечная борьба за выживание – все это не оставляло взрослым места для умильных бесед с детьми об их появлении на свет. Никто, разумеется, не вешал лапшу на уши насчет аистов, капусты и прочего, но основ физиологии в семейных беседах никогда не касались. Не то чтобы это являлось каким-то табу, а просто к данной теме не возникало особого интереса.
Как деревенское дитя Наташа видела, как общаются меж собой представители животного мира, но ничего «запретного» в этом не просматривалось. Ей долгое время казалось, что бык, взобравшийся на корову, или песик, пристроившийся сзади к своей подружке, просто так играют друг с другом.
В глухой, забытой Богом и людьми деревне, куда семью Черновцов занесло, когда отец окончил сельхозинститут, про девиц, родивших вне брака, говорили: «нагуляла». Маленькая девочка думала, что молодые люди сначала гуляют, а потом у них рождаются дети. Сам процесс гуляния, как и то, что во время него происходит, – все это стало понятно лишь в пору чтения любовных романов. (Ох, не зря в доисторические времена сильно не одобряли подобного чтива строгие маменьки! Очевидно, на собственном опыте они ведали, какую опасность для юных наивных натур таят подобные писания…)
У школьницы-хорошистки знакомство с волнующей и дотоле неведомой стороной взрослого мира началось с чтения толстенного романа «Гений», написанного классиком американской литературы Теодором Драйзером. Было ей в то время лет одиннадцать, училась в четвертом классе.
Сюжет повествования отличался традиционностью и незамысловатостью. Речь шла о том, как скромный молодой человек, обладающий ярким талантом, из рисователя рекламных картинок превратился в модного художника. Он пробился в мэтры, стал по настоящему богат, но по дороге растерял как дарование, так и высокие моральные качества, достигнув полного морального и физического опустошения.
Проблемы спивающихся американских художников вряд ли интересовали Натку сами по себе. Но с первых же страниц романа ей открылся огромный захватывающий мир Нью-Йорка двадцатых годов и людей, населявших его. Все это было ново, захватывающе, необычно среди убогого сельского окружения. С таким же увлечением она могла бы прочесть, наверное, про жизнь марсиан или венерианцев.