Старенький автозак, напрягаясь, тянулся по дорогам предгорий Заилийского Алатау, недалеко от Алма-Аты, этапируя группу заключенных от городского следственного изолятора до тюрьмы строгого режима, что недалеко от города, потому и этап оказался коротким и не изнуряющим. В этом автобусе была и Антонина – героиня нашего рассказа.
Впервые с начала следствия она увидела горы. Она с детства любила горы, родилась и все детство прожила в горном краю – на Алтае. Там с мужем Константином были их корни, там и отцы их головы сложили в годы Гражданской войны: отца Антонины, Протоиерея Михаила, застрелили красноармейцы; отца мужа, Константина, красного активиста, зарубили белогвардейцы армии Колчака.
Вид из окна машины успокаивал. Горы гордо стояли многие века, не поддаваясь никаким стихиям, а наоборот, сопротивляясь им. Вот и сейчас небо над зэками было ясное только из-за того, что облачный фронт уткнулся в горный хребет с обратной стороны и облака никак не могли преодолеть эту преграду.
В свое время старший брат Константина, Петр, с семьей переехал в Алма-Ату: полюбился ему этот гостеприимный тихий и спокойный край, город, по душе пришлись и люди, и их обычаи. За Петром и Константин со своей семьей перебрался туда же. Прижились там, а характер гордого народа алтайских горцев так и остался у Антонины на всю жизнь. Никогда никого ни о чем не просила и ни перед кем спины не гнула.
Антонина смотрела в окно автозака, и постепенно размягчалась и отогревалась ее душа после пережитых допросов, очных ставок и обысков. Смотрела неотрывно на горы и все думала-думала. «Может еще и повезло мне, что взяла всю вину на себя: товар-то уже, наверное, был несколько раз перепрятан с одного места в другое. Само начальство не знало, куда он потом делся: возможно, целая группа преступников с этим делом связана была. Избавились бы как-нибудь от меня (да хоть с поезда скинули), а вину все одно на одну нее бы и повесили; может быть, крупная махинация выстроена была под кассира, доверчивого и неопытного, – с грустью думала Антонина. – А так еще, может, с детьми своими когда-нибудь увидеться придется. Срок-то он не вечный же!»
– Что? Даже и разговаривать с нами не хочешь? – подошла к Антонине блатного вида заключенная. Подошла и смотрит прямо в глаза Антонине, с наглым видом перебрасывая не горящую папиросу из одного угла рта в другой явно вызывая ту на скандал и выискивая только предлог, за что бы зацепиться и с чего бы начать скандал, а то и драку.
Повернулась к ней Антонина, выпрямила гордо спину да такими глазами взглянула на нее, что та сразу отшатнулась назад.
Больше Антонину никто не побеспокоил: увидели в ее глазах упрямый злой и неукротимый характер. Такой она стала после долгих недель раздумий в следственном изоляторе.
Смотрела Антонина на Алма-атинские горы, и чем дольше смотрела, тем больше радовалась, что хоть жива еще осталась. А была она по прошлой своей натуре веселая, жизнерадостная: и певунья, и плясунья, и на месте минуты усидеть не могла.
Но порядки тюрьмы особого режима и нервы, истраченные на предварительном следствии, быстро сломали ее здоровье. Уже через месяц заключения тюремный врач определил у нее сердечную недостаточность, гипертонию и астму в тяжелой форме и, как следствие этого, неспособность к какой-либо работе и ходатайствовал перед начальником тюрьмы о переводе Антонины в больницу.
Конец ознакомительного фрагмента.