Таким образом, после нашего отъезда оставалась одна бабушка в одной комнате, а это допускалась.
В общем, и тут пришлось ловчить, прежде чем удалось получить бесплатное жилье, прозванное мамой голубятней.
Через полгода после нашего отъезда мама соединила счет.
Описание наших мытарств заняло полстраницы и охватило восемь лет жизни.
Когда я начинала работать в НИОПиКе, Толкачев советовал и Алешке устроиться там, – когда работали вдвоем, то легче было получить квартиру, но Алексей не пошел, и впоследствии я рада была этому, наблюдая, как губила мужское население НИОПиКа возможность неограниченно пить казенный спирт.
Теперь у нас была квартира, и все эти истории длительных унижений остались позади.
Мы переехали вторые в подъезде, занята была лишь четырехкомнатная квартира рядом с нами. Воду подключили через день или два после нашего переезда, газ через месяц, а лифт, чуть ли не к Новому году.
На другой день, в субботу, после новоселья, мы собрались съездить в хозяйственный магазин у станции, купить вешалки в прихожую, не на что было повесить пальто.
Оставив детей с бабушкой, мы с Алешкой, я веселая и бодрая, а он слегка усталый после вчерашнего перебора, но тоже веселый, потопали на автобусную остановку. Первые десять минут болтали, обсуждали планы расстановки мебели, покупки необходимых вещей. Вторые десять минут, я устало перебирала ногами на месте, с тревогой оглядывая нараставшую толпу, еще через десять минут я ожесточенно принялась ругать мужа за то, что мое предложение прогуляться пешком, он отверг:
– Ну, что ты, Зоя, это очень далеко, – и теперь вот мы стоим тут, а за это время давно бы дошли.
Через сорок минут пришел автобус. Истомленная ожиданием толпа штурмовала его с остервенением. Эти сцены посадки в автобус напоминали мне посадку в поезд в фильмах о гражданской войне, только публика чуть-чуть понарядней.
Я тоскливо наблюдала посадку, начиная понимать, почему в объявлениях об обмене квартир, которыми пестрели фонарные столбы в городе, снизу делалась приписка: «первый этаж и Гранитный не предлагать», а теперь мы жили на Гранитном.
– Возьмем такси, – предложила я выход, Алешка махнул рукой и нас довезли за пять минут и за рубль до магазина, где мы купили простую деревянные вешалку за шесть рублей и вернулись обратно пешком.
Дом был новый, наступил октябрь, а топить не начинали, говорили, что-то не в порядке, батареи начнут течь. Радиаторы в квартирах были новомодные, гнутая тонкая труба с жестяными ребрами, народ уверял, что они холоднее, чем привычные чугунные.
Организовали письмо-жалобу сразу в несколько инстанций: непосредственным исполнителям, их высокому начальству, очень высокому начальству и даже в газету, причем в письме были указаны все три адресата, – и через день после отправки письма в первую инстанцию невозможное совершилось, отопление включили.
Дом был весь дырявый, как будто сложенный из игральных карт. Казалось, что ветер гулял по квартире, холодом тянуло из всех углов, а в маленькой комнате угол даже промокал.
Я пожаловалась Алешке.
– Мне всё время кажется, что если упереться ногами в стенку в маленькой комнате, то стенка выпадет наружу.
– Тогда иди и попробуй это сделать, – вполне серьезно сказал Алексей. – Когда у тебя это не получится, то и чувство пройдет.
Я подумала, подумала, легла на диван и уперлась в стенку ногами изо всех сил, но стена не зашаталась, и я успокоилась.
Новоселье для всей лаборатории я не отмечала. В нашем рабочем коллективе все, кто получали квартиру, устраивали грандиозные пьянки-гулянки в новой квартире, но это было давно, они все получили квартиры на пять лет раньше, чем я. Квартиры двухкомнатные в наших домах были хорошие, 28—29 кв метров, с большой комнатой с балконом и просторной прихожей, а я получила крохотную трехкомнатную квартирку, угловую, которая мне не нравилась, спустя пять лет после всех, и не считала нужным это праздновать, а главное, после болезни сына у меня не было настроения видеть людей, что-то готовить. И я отвергла все намеки, и прямо сказала, что никаких новоселий праздновать не буду, не до того мне.
Наш маленький коллектив из пятерых человек, с Комаровым во главе, всё же у меня собрался. Инициатором была Женька Пыхтина. В один прекрасный день она сказала, что меня не дождешься, и устроила экспромт: после работы они приехали ко мне. Я тогда была очень слаба физически, и вечеринки после службы меня утомляли, но тем не менее посидели удачно. Слегка обжившись, в октябре, я собрала друзей, и девчонки подарили мне большое круглое зеркало, а позднее я собирала родню, дядю Борю с тетей Ниной, Алешкой и Татьяной, и они принесли симпатичную трех рожковую люстру, с прессованными и интересно преломляющими свет желтыми плафонами.
Мы приобрели книжный шкаф, который поставили в комнате с балконом и использовали его как сервант и как шкаф одновременно.
Книг у нас было относительно мало, их трудно было купить, а мы и не старались, – возить с квартиры на квартиру книги было тяжко.
Мы пользовались библиотеками, читали периодику, в основном «Новый мир» и «Иностранку», тогда подписки разыгрывались или наиболее заслуженные сотрудники награждались подпиской. Автомобилисты гонялись за журналом «За рулем», его давали тем, кто подписался на «Правду».
Сережка быстро освоился на новом месте, играл с детьми во дворе под окнами, но всё время что-то забывал, то велосипед, то знаменитый выменянный экскаватор, то еще что-нибудь.
Он кричал снизу на седьмой этаж, выпрашивал у бабушки очередную игрушку, и она несла ему.
– Пять раз сходила вверх вниз, – жаловалась свекровь вечером.
– Да что ж вы его так балуете? Надо, пусть сам поднимается и берет, что ему нужно, ребенку туда-сюда пройтись – лучше спать будет.
Я вернулась с работы, зашла в дом. Никто меня не встречал, не бежал с радостным визгом, не повис на руках. Я тихонько подошла к двери комнаты и заглянула.
Сережка на своем диванчике, подушка диванная положена поперек, он её оседлал, в руках у него эмалированная тарелка-руль. Сергей-шофер куда-то везет свою бабушку, которая сидит рядом за его спиной.
– Трясись бабушка, трясись, здесь большие ухабы, – Сережка издает звук мотора буксующей машины, подскакивает на подушке и резко поворачивает руль. Бабушка подскакивает тоже, и, повернувшись ко мне, говорит:
– Вот так целый день трясусь.
Я не успеваю засмеяться, как с машиной происходит следующая напасть, она попадает по обстрел.
– Взжжж бух, ложись бабушка, обстрел, вжжж бух, ложись. – Сережка спрыгивает с дивана и залезает под него. Я быстренько ретируюсь в кухню, чтобы меня не накрыл снаряд.
После переезда свекровь прожила у нас до октября, потом замерзла и уехала.
Как-то раз, когда Катя заболела, я, жалея свекровь, попросила Алешку побыть с детьми, улизнуть с работы якобы в местную командировку и побыть дома. Сама я должна была выйти после Катиного бюллетеня на работу.
– А то не справляется твоя мама с двумя, – пояснила я свою просьбу.
– Ну, с него какая помощь? – недовольно воскликнула бабушка, услышав мои слова. – Вчера вечером дети залезли на шкаф и висели там. Я позвала Алешку с балкона (Алексей сделал на балконе верстак и всё что-то мастерил для дома, сделал шкафчики в прихожей, встроенный шкаф в отдельной комнате), он пришел, встал на пороге, продекламировал: – Дети, не балуйтесь, – и ушел.
А они как висели, так и висели, ни один даже и не шелохнулся.
На самом деле Алешка бывал упорен в своих требованиях к детям, но именно в своих, а висеть вниз головой на шкафу он не считал чем-то недозволенным:
Висят, не орут, ну и пусть висят, ничего шкафу не сделается.
К Новому году решили приобрести телевизор, цветной. Стоил он шестьсот пятьдесят рублей, и Алешка взял на работе справку о зарплате, чтобы купить телевизор в рассрочку. Самый хороший из советских цветных телевизоров «Рубин» в рассрочку не продавался, а сейчас, перед Новым годом, в продаже вообще было мало телевизоров, зато в каждом магазине мы с Алешкой сталкивались с кучей неработающих приборов. Зрелище нагроможденных друг на друга ящиков брака заставляло задуматься, и мы купили черно-белый телевизор «Рекорд» за 200 рублей, и я вышла из магазина с чувством облегчения: нам бы пришлось в течение почти полутора лет платить за цветной телевизор по 40 рублей в месяц, а я так устала от безденежья.