В зале – сонное царство. Серега спит на кресле с открытым ртом, запрокинув голову на козырек. На диване, завалившись набок мешком, храпит Шура. Упершись в косяки дрожащими руками, глубоко вдохнув грудью воздух, Анатолий негромко позвал:
– Лена!
Ответом ему была тишина. Он повторил еще и еще раз, набравшись сил, прошел на кухню, постучал в ванную. Лены не было. Чувство вины перед девушкой захлестнуло нутро: ушла, пока он спал! Эх, мужик называется!
Чтобы хоть как-то притупить боль, Анатолий вернулся в зал, налил в стопку водки, раз, другой, третий, выпил залпом, не закусывая. Ожидая облегчения, какое-то время сидел с закрытыми глазами, зажав ладонями голову.
Постепенно металлический звон отступил, ему стало легче. Одна мысль сменяла другую: «Лена ушла… Придет ли назад? Свой адрес не оставила. Где теперь ее искать?» Взгляд упал на небольшой листочек, лежавший на столе перед ним. И как он его не заметил сразу? Да, это, наверно, ее адрес или пояснение, где и как Лену можно найти.
Анатолий схватил записку, как соболь мышку: ну, конечно, еще не все потеряно! Его щеки покраснели розовым пурпуром, все-таки любовь есть! А когда стал читать крупные печатные буквы, будто провалился в речную отпарину на лыжах:
«Мальчики, спасибо! С вами было хорошо, вы мне очень помогли. Искать не советую, бесполезно.
Вас поимела клофелинщица Лена».
Анатолий замер с кислым, обескураженным лицом, слабой улыбкой, уставившись куда-то в угол, в одну точку. Мысли в голове, как снежинки в метель, кружатся, порхают, разлетаются и не могут собраться в одну плотную массу, сбитый снежок: «Надо же, такую оказию не придумаешь в самом страшном сне. Лихо обработала, как лыко с талины содрала…»
Кое-как разбудил товарищей. Сергей, еще плохо соображая, проверяет ящики шкафа, выдвигает тайники и безутешно стонет: «Все подчистила… Знала, где что лежит».
Шура бегает на кухню и обратно, в комнату, в гневе сжимает кулаки, грозится, сопит носом, топает ногами. В такой ситуации он еще не был ни разу в жизни:
– Обокрала, как дурака! Всех соболей уперла! Как теперь жить дальше? А что сказать Татьяне? Потерял? Да уж, теперь весь промхоз десять лет ржать будет! И все из-за Толяна: жених долбаный… Собрался связать жизнь с воровкой!
– Что, Серега, пропало? – наконец-то спросил Анатолий.
– Да уж, знает, где что искать. Денег, вот здесь, в ящике, было пару тысяч: мне Валюха много не оставляет, боится, что пропью… Лучше бы пропил! Тут, в вазочке, золотишко какое, я в нем не разбираюсь, думаю, тысяч на десять. Тряпки в шифоньере кое-какие пригрела: Валюха в дубленке уехала, а вот плаща кожаного нет, шапки собольей, да еще что-то, сразу с такой головой не могу вспомнить.
– Хы, нашел, о чем плакать! Да у меня в сумке соболей было на машину! – топнул ногой Шура.
– На «запорожец»? – кисло вставил Толик.
– Почему? – у Шуры перехватило дыхание. – Да мне хоть сейчас… мог… хоть завтра на иномарке уехать!
– Семьдесят второго года…
– Это надо же, шкурки в сметане, пельменях и то стырила!
– Отчистит… ацетоном.
– Как отчистит? Это надо уметь!
– Так ты ей сам рассказывал полчаса, как это делается, а она внимательно слушала!
– Тогда ее надо на приемном пункте поймать, когда моих соболей сдавать будет!
– Она что, дура, в этот пункт сдавать? Где-то в другой город поедет или, может, связи на Западе есть.
– В милицию надо заявление написать! – не унимается Александр.
– Напиши давай! – равнодушно поддержал Толик. – У тебя сколько лицензий было? А сколько в сумке соболей? Вот так и напиши в заявлении: «У меня было аскыров столько, что хватило бы на иномарку, но их у меня уперла клофелинщица Лена, приметы такие-то» – вот ментам потеха будет: «Так и надо, козел!» А заявление твое отправят в архив, для потомков!
– Так что же теперь делать, мужики? – едва не плачет Шура. – Серега! Ты говорил, что у тебя братки знакомые есть, может, через них что узнаем?
– Есть-то есть, – присаживаясь за стол, наливая себе водки, ответил хозяин квартиры, – можно обратиться, да только вряд ли что получится. Скорее всего, Ленка-клофелинщица, залетная, не из нашего города, в поездах работает. Знаешь, сколько таких нашего брата обманывают? Лохи в каждом вагоне есть. А раз овцы есть, значит, и волки будут. Но все же поговорю с кем надо. Только в этом случае в милицию уже обращаться нельзя. Здесь надо быть с кем-то в одной упряжке. Милиция не найдет, это факт. У братков гарантии больше, но при удаче придется поделиться.
– Как поделиться? Соболей отдать?
– Не всех, часть, сколько запросят.
Такой оборот событий в планы Шуры не входит: делиться он ни с кем не собирается. Но и быть лохом в глазах охотников тоже стыд-позор. Что делать? Да и жить до осени как-то надо, как к жене и детям домой на глаза появляться? Стараясь вылезти из воды сухим, он попытался свалить всю вину на Анатолия: пусть расхлебывает, он в дом девку привел.
– Да уж, Толик, натворил ты дел, теперь нам отдуваться, – хлопая себе по коленке ладошкой, сказал он. – Жених! Выбрал бабу, всех обчистила! Вот хорошо-то, теперь всем на одной картошке до осени жить!
Анатолий молчит, насупил брови: прав Шура, он во всем виноват. По его вине украли сумки с деньгами. Если бы только свои – полбеды, а вот деньги Веры – это уже серьезно. С Шурой можно разобраться: за его тридцать соболей он продаст мотор, лодку, карабин, кое-что из охотничьей утвари. Но Вера женщина серьезная, соболей у нее было больше, чем у Шуры… Да и перед Серегой неудобно. Как быть?
А Шура осмелел, выпил еще одну стопку, теперь уже настойчиво упрекает друга: «Ты виноват, отдавай деньги за соболей сейчас!»
Серега расставил все на свои места, поставил Шуру на место:
– Кто у тебя соболей украл?
– Клофелинщица.
– А при чем здесь Толя?
– Дык, он же ее снял в поезде, в дом привел.
– А кто в вагоне ее колбасой да конфетами угощал? Ты ее хотел уговорить?
– Дык, хотел, да Толик перебил.
– А если бы она на тебя глаз положила, тогда как? Ты привез бы ее сюда?
– Не знаю…
– Не знаю… Да она бы тебя еще там, в вагоне, напоила, ты на вокзал приехал бы уже без сумки. Так что нечего на других вину сваливать, если рыльце в пушку. Меня тоже подчистили, но я никого не виню, сам виноват.
– Дык, что теперь делать? – приложив ко лбу ладонь, спросил Шура. – Что дома сказать-то?
– Не знаю, давайте что-нибудь сообща придумаем. Скажем, что у меня хату обокрали, пока на рынок ходили. Правдоподобно… Или еще что-то в этом роде.
– Только никому не говорить, что было на самом деле, – заохал Шура. – А то меня Танюха прибьет!
– Ну, как же! Мы не проболтаемся, а вот ты сам же ей и расскажешь! Так и будет, как в прошлый раз: у меня здесь сидели, вино пили, а потом в промхозе все говорили, что мы у тебя пару соболей выманили и пропили!
– Да вы что, мужики! Да я… да мы… да не может быть такого!
– Да ладно, чего уж, проехали… – Толик встал со стула. – Курить хочу! Где сигареты?
Он зашагал по комнате, посмотрел на серванте, затем на кухне, чертыхнулся:
– Вот чертовка! И сигареты прихватила, ни одной не оставила! Чтобы ее рак легких просверлил!
– Да уж, такую просверлит… Она на Колыме опилки пять лет курить будет – и ничего! – наливая в стакан вина, хмуро проговорил Серега.
– Сколько времени? Пойду спущусь в ларек, куплю пару пачек «Примы». Деньги есть у кого? – Толик полез себе в карман джинсов, наскреб мятую сотню и еще мелочь. – Ты смотри, в карман не догадалась залезть… – прошел в прихожую. – Вот змея!!! И шапки наши прихватила…
– И мою тоже? – застонал Шура. – А шуба цела?
– Шуба твоя на месте, и унты стоят. Видно, в сумку все не влезло или мода прошла. А вот моей дубленки – тю-тю!
– И мою курточку стырила… – добавил Серега и, уже обращаясь к брату: – На вот спортивную шапочку, на улице мороз! А на плечи пока вот… Шурину шубу накинь, утром что-нибудь найдем.