Нюся принялась помогать младшей сестре, и вскоре на столе уже дымилась в чугунке картошка, распаренная в печи и смачно политая шкварками с луком. На одной тарелке розовели ломти сала, аппетитно лоснясь закопченной корочкой, а на другой чинно и чопорно улеглась сухая солонина. Зеленые пупырчатые огурчики нежно жались к стыдливо краснеющим помидорам в миске. Отдельной горой на доске лежали зеленый лук, молодой чеснок, укроп и петрушка, поблескивая бриллиантами колодезной воды. С самого края стола на блюде лежала вяленая и копченая рыба, покромсанная на куски.
– Ну, здоров будь! – обнялись мужчины.
– И тебе не хворать, шурин! А ты что припозднился-то? Паровоз-то уже давненько прошел.
– Да в станице Кавказской задержался. По кузнецам ходил. Товар искал. Мужик мастеровой заказал штуковину одну, а я нигде отыскать ее не могу. И сделать никто не берется. Вот я заодно и попытал счастье. Мабуть, у вас кто сделает.
– Ну и как?
– Сговорился с одним кузнецом, к завтрему обещался сделать.
Николай, родной брат Анны в Екатеринодаре держал скобяную лавку.
– Ты-то сам как? Все на службе?
– А куды ж еще мне деваться? – уныло махнул рукой Петр.
– Уходить не надумал?
– Да думку энту еще с пятого году держу, когда нас против свово же народу бросили1. Поверишь, я ведь тогда чуть умом не тронулся после этакой кровищи. Много чего передумал. После того и в депо ходил, про работу узнавал. Только там все больше мастеровой народ нужен, а я что? Только шашкой махать, да землю пахать обучен. Подмастерьем идти в мои годы вроде как не пристало, да и семью не прокормить. А тут еще и атаман пригрозил, что землю отберет, коли из казаков подамся. А куды ж нам без землицы-то? Эх, видать, на роду мне написано до смерти из казаков не выбраться. Ну, да что уж там, разговорами сыт не будешь, давай-ка, брат, за стол. Как говорится, чем богаты…
–Рыбка-то своя никак? – хитро прищурившись, поинтересовался гость.
– А то чья же? – гордо приосанился Петр.
– Эх, порыбалить бы! – позавидовал Николай. – Давненько я ушицы не едал. Да еще с костерка бы…
– А что, пошли, что ли? С утра и спроворим. У меня тут недалече место одно прикормлено. Вот и лодку ко времени просмолил, как знал, что приедешь. Караси там – во! – развел Петр руки чуть не на метр.
– Ну, это ты, брат, загнул, – засомневался Николай.
– Ничего не загнул. Завтрева сам увидишь…
– Будя вам, рыбаки, – остановила их Анна. – Садитесь вечерять, а то картоха простынет.
Все чинно перекрестились и сели за стол. Девочки сели вместе со всеми. Петр порезал огромный подовый каравай на ломти, и положил посреди стола. Ванятке дали кусок корочки, и он с удовольствием принялся ее грызть.
– Ну, что сестра, рюмочку не нальешь ли за встречу-то?
– Кака рюмочка? – возмутилась Анна. – Петров день ныне. Быдто не знаешь, что гулять в энтот день нельзя. Грех великий!
– А тебе кто сказал, что мы гулять собрались? Грех будет, коли мы за встречу не выпьем. – Поддержал шурина и Петр. – Давай-ка, тащи ее сюда, сердечную.
– Ох, греховодники! – ворчала Анна, доставая из закутка за печью припрятанную бутылку. – Ты мне лучше расскажи, как твои молодые живут?
– Да живут, что им сдеется?
– Наталье-то невестка к душе ли?
– Да разве на вас баб угодишь? Вам ведь все не так да не эдак.
Никола на Красную горку женил старшего сына Данилу и Барабашевы всем семейством ездили на свадьбу. Теперь Анне не терпелось выведать, как живут молодые.
– А прибавленья-то еще не ждут?
– Я в эти дела не встреваю. Вот приедешь, все сама у Натальи и выведаешь.
– Что ты в самом-то деле прицепилась к мужику? Словом не дашь перемолвиться. – Возмутился Петр.
– С чего это я поеду? Я после той поездки больше и не сяду в энтот паровоз.
– Сядешь, еще как сядешь, – усмехнулся Николай. – Идите-ка, девчатки, погуляйте пока. Разговор у нас будет.
Девочки безоговорочно встали и пошли из дому. Хотя по лицам было видно, как им хочется послушать. Особенно Насте.
– Давай подслушаем, – шепнула она в сенях Нюсе.
– Ты чего? Хочешь, чтобы тятя выпорол?
– Да не выпорет. Стращает только.
– Пошли уже, нехорошо это. Надо будет, сами скажут.
– Приданное-то Нюсе собрали? – вслед девчонкам поинтересовался Николай.
– Ты к чему это спрашивашь? – насторожилась Анна.
– Тут такое дело. Я вроде как сватать ее приехал. – Развел руками Николай.
– Тю, никак сдурел?! – опешила Настя. – Мы ведь родня, да еще какая близкая!..
– Да погоди ты, чумная! Не за сына же я приехал сватать-то! Я пока еще в рассудке.
– А за кого же?
– Помнишь батюшку, что мово Данилку венчал?
– Помню. Видный такой батюшка, степенный. Понравился мне очень…
– Вот батюшка Феофил, с того самого дня, со свадьбы, значит, мне проходу не дает. Все про Нюсю выведывает. Приглянулась она ему больно. А надысь уж и напрямую заговорил. Хочу, говорит, к твоей племяннице посвататься…
– Матушка, Пресвятая Богородица! – перекрестилась Анна.
А Петр словно окаменел от неожиданности, открыв рот. Над столом повисло гробовое молчание.
– Ну, что молчите-то? – не выдержал Николай.
Анна с Петром испуганно переглянулись.
– Тут и не знаешь, что сказать-то. То ли радоваться, то ли горевать. Отродясь еще в нашем роду церковнослужителей не было. – Растерянно пробормотал Петр. – Не ровня мы им. Мы ведь все больше шашками махать приучены.
– Да и в нашем не было, – согласился с ним Николай. – Сам огорошен.
– А мама-то что говорит? Она знает ли про то? – пришла, наконец, в себя Анна.
– Как не знать? Я спервоначалу с ней все обговорил. Говорит, а что, пусть выходит. Уж этот точно не обидит, и как сыр в масле будет кататься.
– Так он, вроде как не молоденькой для Нюси? На вид-то ему за тридцать уж будет.
– Ну да, постарше ее будет, – согласился Николай. – Так это ерунда. Тридцать это не пятьдесят.
– А как же с гимназией? – поинтересовался Петр.
– Да уж кака тут гимназия, коли матушкой станет? Бросит, и всех делов. И так, поди, набралась ума-разума. Писать-считать научилась, ну и хватит ей для жизни.
– А что же батюшка сам-то не приехал свататься? Вроде не принято так-то. Сватовство и без жениха? – засомневался Петр.
– Так тут какое дело? У них, у попов-то, чтобы жениться, надобно сначала разрешение от архиерея получить. А чтобы его получить, архиерей должен поговорить с невестой и ее родителями. Вот уж когда архиерей даст благословение на энтот брак, тогда уже и свататься можно. А то ведь может случиться, что батюшка Феофил засватает, а архиерей-то и не разрешит. Опозорят, получается, девку. Так что, ехать вам надо на беседу с архиереем. Батюшка Феофил уж сговорился, что примет вас.
– Вона как! – удивился Петр. – А ты мать, что скажешь?
– Ой, Петь, не знаю, что и думать. А может, рано ей еще? Ведь вон только 17 годочков исполнилось.
– Тебя-то саму во сколь отдали? – напомнил Николай.
– Ну да, столько же и было. – Вздохнула Анна. – Да уж больно не хочется расставаться со своей кровиночкой. И что я без нее делать-то буду? – заплакала вдруг Анна.– Все равно как руку себе отрезать.
– Ты чего это, мать болото развела? – растерялся Петр. – Словно на всю жизнь растаесси?
– Жалко донечку, уж така послушна да покладиста, что ни скажешь, все бегом, все бегом, – уже причитала Анна. – А уж как приветлива! Слова грубого от нее не услышишь…
– Чего ты завелась? – возмутился Николай. – Еще яичко в курочке, а она уж прощается. Ездить к ней будешь. Вот делов-то! Да у тебя еще одна помощница есть. Радоваться надо, что партия такая выгодная выпала, а ты вой подняла.
– Надо наперво ее спросить, а то, может, еще заартачится. – Предположил Петр.
– А чего артачиться? – заволновался Николай. – И то сказать, как у Христа за пазухой будет жить – барыней. А там, глядишь, и Настену куда пристроит.