Венок из маргариток, поблекших и высохших; фата, которая была разорвана, но оставалась слишком священной, чтобы ее можно было выбросить, и мешочек с разноцветными камешками, собранными на берегу, — все это находилось здесь, но она искала нечто другое. В дальнем углу сундука она нашла сверток из старой мягкой бумазеи и извлекла его на свет.
Лиллиана присела на корточки и долго всматривалась в этот заброшенный дар детства, прежде чем развернуть ткань. Когда свет упал на два предмета, находившихся внутри свертка, она была почти обескуражена их сияющей красотой. Невозможно было отвести взгляд от серебряного гребня тончайшей работы и зеркала в серебряной оправе. И гребень, и оправа зеркала были украшены сложным узором, изображавшим вьющиеся стебельки трав и цветки лилии. На оборотной стороне каждого выделялась изящно выгравированная буква «Л» — начальная буква ее имени, окаймленная поблескивающими кусочками веридиана. Такие бледно-лиловые камешки, припомнила она, можно было найти только на вершине Миддлинг-Стоуна — скалы на границе между владениями в долине Уиндермир-Фолд.
Она проследила каждую линию рисунка, как часто делала это в давно прошедшие годы. Почему-то она ожидала, что теперь они покажутся ей отвратительными — уродливыми и зловещими, как нынешние отношения между Орриком и Колчестером. Но нет, и гребень, и зеркало были такими же прекрасными, как и раньше.
С сердитым возгласом она оттолкнула их прочь от себя,
Возвращение Корбетта Колчестерского ничем ей не грозит, решила она наконец. Он не станет домогаться ее — дочери своего заклятого врага. Никогда в жизни.
Успокоенная этим соображением, она быстро сложила гребень и зеркало на ту же груботканую тряпицу и завернула ее, как и было. Потом засунула сверток подальше в сундук, на самое дно, и сверху набросала другие вещи. Затем она закрыла сундук, торопливо задула свечи и забралась в постель с высокими подушками.
А потом, словно ища укрытия, натянула на голову тяжелое меховое одеяло.
Глава 2
Поднос выскользнул из руки слуги и грохнулся об пол. Слуга съежился от ужаса, получив могучий удар хозяйского кулака, но он, очевидно, знал, что бежать от гнева милорда бессмысленно. Каждому слуге в Колчестере было известно, что ярость сэра Хью, не найдя немедленного выхода, возрастает десятикратно. Несмотря на панический страх, бедняга лишь низко склонил голову и приготовился вытерпеть целый град тумаков.
Сэр Корбетт Колчестер, младший брат сэра Хью, не мог скрыть отвращения, которое он испытал при виде этой сцены. Он нахмурился и помрачнел, а это, в сочетании с широким шрамом на лбу, придавало его лицу свирепое выражение. Быстрыми шагами он вошел в залу и направился прямо к брату.
— У тебя какие-нибудь сложности со слугами? Я не припоминаю, чтобы в Колчестер-Касле прежде случалось что-либо подобное.
Хью сразу опомнился. Когда он обернулся к брату, на лице у него не оставалось и следа не только гнева, но даже и малейшей досады. Но и улыбку, которую он изобразил, никак нельзя было назвать теплой. Корбетт вынужден был держать себя в узде, чтобы не обнаружить неприязнь, которую питал к брату — единственному члену их семьи, оставшемуся в живых, если не считать его самого.
— Он лентяй, — объяснил Хью, пожав плечами. — Как и многие другие. Следовало бы отослать их всех на полевые работы. Тогда бы они смогли по достоинству оценить мое великодушие, на которое так нагло всегда рассчитывают. — Мановением руки он отослал злополучного слугу.
На первый взгляд, ничего особенного не произошло: нерадивый слуга получил взбучку от господина. Но Корбетт наблюдал в Колчестере слишком много неприятных сцен, чтобы можно было оставить их без внимания.