В тот воскресный день я сидел за компьютером и безуспешно пытался найти ошибку в расчетном модуле программы, который уже надо было сдавать по графику. Я был зол и нетерпелив, и в этот момент зашла в комнату Майя с сияющим лицом и предложила прогуляться вместе с ней, сходить куда-нибудь, но я тотчас отказался, заявив, что у меня нет времени, работы много.
– Ты можешь хоть немного отдохнуть в выходной? – обиделась она.
– Мне надо успеть к сроку, это очень важно, – машинально ответил я, продолжая думать о своем.
– Для кого важно? – стала она допытываться.
Я замер на секунду и на всякий случай изрек высокопарным тоном: «Для страны, а чо?» – и задумался над своими же словами.
– И что ты можешь сделать один для страны? Герман, хватит себя обманывать, ты просто прячешься от себя, от своего… отсутствия. Боишься даже на секунду отвлечься, боишься, что тебя настигнут неприятные мысли…
– Я присутствую, – возразил я тихо, не вникая в смысл ее претензий.
– Если у тебя нет прошлого, это… это как инвалид, у которого нет ноги или слепой… – продолжала она допекать.
– Ты опять за свое?! – ей таки удалось оторвать меня от работы.
– Без прошлого… – она приготовилась нанести мне удар под дых. – Но дело даже не в этом, а в том, что тебя вообще не интересует твое прошлое, поэтому ты и собой не интересуешься, поэтому и на меня наплевать!
Тут она и достала меня! Она же понимала, что я старался не думать ни о чем таком, потому что это было моим уязвимым местом. Поэтому я выдавил отчетливым голосом: «Заткись!» И снова попытался сосредоточиться на ошибке, которую выдала программа.
– Дурак! – сказала она убедительным голосом.
Я вспыхнул, вскочил на ноги, хотел разбить что-нибудь, но сдержавшись, уставился растерянно в пустынное небо за окном: меня действительно не было в комнате, словно моим телом завладел кто-то другой, который считал себя Германом, я впервые тогда это прочувствовал и успел даже осознать, но именно правота Майи привела меня в ярость. Она заставила меня возненавидеть себя самого, хотя это ощущение агрессивной неадекватности так же быстро прошло, как и появилось.
– Не смей больше указывать мне! – закричал я и, быстро одевшись, выскочил на улицу… и пропал… вернулся домой только через неделю. И никто не мог мне сказать, что случилось, как будто ничего и не случилось, и будто все это время я был то ли на работе, то ли в командировке. Впрочем, я особенно и не расспрашивал коллег, чтобы не посчитали меня сумасшедшим.
29 апреля вечером – Происшествие в метро
Прогуливаясь в вестибюле станции метро, я вдруг осознал, будто в себя пришел, что уже давно прохаживаюсь взад-вперед, пропуская поезд за поездом, потому что не могу вспомнить, куда мне надо ехать. Это было вопиющей нелепицей, – я даже рассмеялся над собой, точнее над тем, кто попал в этот неожиданный переплет. Но он якобы не услышал мой смех, лицо мое исказила гримаса язвительного недоверия к себе, и мне стало не до смеха. В этот момент мое внимание привлекли две упитанные барышни (по-видимому, близнецы) – обе с ядреными попами, туго обтянутыми черными джинсами, и с заплетенными в косички рыжими волосами; они поджидали следующий поезд, и я подумал, не двоится ли у меня в глазах или, может быть, я сам раздвоился. Я потихоньку окликнул себя по имени: «Герман, ты где?.. Что это со мной?» – но, не услышав собственного голоса, крикнул громче. На мой беззвучный крик обернулись барышни-близнецы, и беспокойное недоумение на их одинаковых лицах синхронно сменилось одинаковым выражением насмешливого любопытства, они прыснули со смеху, наградив меня признательной улыбкой, как если бы я был дежурным клоуном на арене любительского шапито. Тем временем очередной поезд без единого звука, как в немом кинофильме, вынырнул из тоннеля; замелькали, поблескивая стеклами и крашеными боками, вагоны, пока, замедляя ход, не замерли вовсе, чтобы выпустить прибывших и принять отъезжающих вместе с близнецами, которые напоследок посмотрели на меня как на сумасшедшего. Проводив растерянным взглядом поезд, уносящийся в туннель, я стал изучать список станций на стене с таким видом, будто мне все нипочем, хотя и догадывался, что начинаю потихоньку паниковать.
«А ты не трусь!» – шепнул мне хладнокровный голос изнутри.
«Нет, ты не понимаешь, что происходит…» – возразил я машинально.
«Ты просто не нервничай, деваться все равно некуда, не показывай вида, что ты здесь заблудился, как псих, или, может быть, ты в самом деле псих?»
«Не буду с тобой разговаривать, я же не сумасшедший», – прервал я решительно внутренний диалог, оглянувшись на всякий случай по сторонам.
Чтобы не запутаться, я назвал внутреннего собеседника Блинком. Он немного другой, потому что думает по-своему и все время пытается направлять и командовать. Но я-то знаю, что нет никакого Блинка, я сам и есть Блинк. Но иногда он поступает или говорит так, как я бы не решился. Во всяком случае, я бы не стал рассказывать Дарье, что произошло со мной и Майей. С ней-то и говорил зачастую тот, кого я условно и назвал Блинком.
Вестибюль станции был полон пассажиров, все они знали, куда и зачем едут, только я один заблудился, к тому же по-прежнему ничего не слышал, кроме собственных мыслей, которые проговаривались во мне отчетливым голосом.
Не найдя своей станции ни на линии, ни в списках с пересадками, я перешел на другую сторону платформы, как раз там подошел поезд: раскрылись бесшумные двери, и суматошно вывалившиеся из ближайшего вагона болельщики «Спартака» затолкали меня и притиснули к граненой колонне. Прижатый со всех сторон к мраморному серо-желтому столбу, я почти коснулся его носом и в течение нескольких мгновений, ощущая толчки и давление со всех сторон, с интересом, граничащим с легким безумием, рассматривал причудливую текстуру отшлифованного камня. И в этот момент до меня дошло, что на самом деле я не знаю, как называется моя станция, хотя она существует, я же как-то добирался раньше домой в метрополитене.
С напускным видом завсегдатая подземки я направился к переходу, но на ступеньках лестницы решил, что мне, скорее всего, нужно попасть на кольцевую линию; однако чтобы не привлекать лишнего внимания, не повернул тотчас назад, а продолжал идти в людском потоке. В длинном переходе я почувствовал, что меня не было какое-то время, потому что я уже спускался по лестнице к вестибюлю другой станции, тогда как еще надо было идти до нее минуты три, не меньше. Ничего не понимая, я зевнул с некоторым содроганием и услышал наконец живые звуки: гул поезда, набирающего скорость, голоса и топот ног идущих по шестигранным плиткам перехода прохожих, – но звуки будто возникали не в моей голове, а где-то извне, будто в другом измерении, усиливая тем самым ощущение неправдоподобности происходящего.
Я втиснулся в вагон прибывшего поезда, и он начал разгоняться с нарастающим гулом, ублажающим мой восстановленный слух. Однако радость была недолгой. Я стоял в вагоне, пытаясь понять, почему еду именно в этом поезде. Мысли не могли пробиться сквозь мелькающие в голове бесчисленные строки операторов программы, которые создавали шум и хаос, порождали ментальные помехи, как будто мой мозг тестировал в фоновом режиме последнюю версию программы, которая целый год не давала мне покоя. Мне предстояло состыковать ее архитектуру с новыми требованиями заказчиков.
Я вцепился в поручни, пытаясь понять, как же умудрился заблудиться в метро. И в то же время каким-то образом продолжал тестировать программу. И внезапно догадался, что мой мозг используется одновременно двумя разными Я. Пусть один из них и будет Блинк. Иначе не смогу объяснить, что со мной происходит и почему в попытках допросить самого себя проваливаюсь в пустоту уходящего дня, как будто в нем и не было меня. И этот исчезнувший день закрывает мне доступ к дням предыдущим. Возможно, просто перепил, хотя и не чувствую себя пьяным. «Я вовсе не пьяный, и не сумасшедший, я живу в своей квартире…» – так убеждая себя, неожиданно вспомнил, что ехать мне надо до Медведково, и тихо рассмеялся, сдерживая свою неуемную радость, что случалось со мной, когда после неудачных попыток находил наконец изящное решение проблемы в каком-нибудь сложном проекте. Просто пришел в себя, как бы очнулся: видно, доселе был сильно занят, чтобы сопровождать собственное тело до дома. Понадеялся, видать, что оно само доберется без приключений, но кто бы мог подумать, что оно заблудится; хорошо еще, что совсем не потерялось, и я вовремя его обнаружил и перехватил, блуждающее неприкаянно по станциям метрополитена.