Валька когда рассказывал эту печальную историю, всякий раз разливал по рюмкам водку и просил помянуть тех ребят, считая, что Господь хотел кого-то и за что-то наказать, да в последний момент передумал и через Вольфа Мессинга предупредил, чтобы не летели. Рассказывают по сию пору, что даже Иосифу Виссарионовичу пытался звонить.
– Да вот, не послушали! – огорчался неподдельно, хотя прошла уже бездна времени. Он продолжал дружить с Толей Фирсовым, одним из самых знаменитых советских хоккеистов, трехкратным олимпийским чемпионом и 16 раз поднимавшимся на высшую ступень чемпионатов мира и Европы. Толя, растроганный валькиными снимками о его хоккейных моментах, однажды подарил Корсуну на день рождения мотороллер «Вятка», после того как Валька, провожая его на очередную тренировку, долго рассказывал, что в городе Кирове стали выпускать классные мотороллеры, да еще по итальянской лицензии.
– Как в фильмах Феллини… – восторгался наш общий друг и был прав, кроме одного. Никакой лицензии сроду не было. Наши просто нагло и до мелочей все содрали с итальянского мотороллера «Веспа», на котором герои и героини итальянского неореализма, обхватив друг друга руками, осваивали живописные пространства Апеннинского полуострова, прежде всего, конечно Рима.
Валька своим ходом пригнал «Вятку» из Москвы в Краснодар и тут же принялся ее усовершенствовать. Что-то перенес с одного места на другое, что-то убрал, а что-то добавил. На его «Вятке», в пространстве правого заднего крыла, где ютились релюшки, появился багажник на ведро яблок, иногда картошки. Мотор стал заводиться не от ножного стартера, а от кнопки, впереди фары приспособил сетчатую торбу, куда мы стали складывать шашлычный набор и бутылки. Но самое главное, на дальние рейсы оснастил «Вятку» запасным колесом, которое как рюкзак вешал на спину пассажиру. Над нами все смеялись, правда, до тех пор, пока в Новороссийске не распороли о рельсу шину.
Профессор Рукавцов, эрудит и сибарит, увидев однажды нас, отъезжающих от крыльца мединститута на очередной пикник в полной укомплектованности, от танкового шлема до сетки с пивными бутылками впереди и запасным колесом на моей спине, воздел руки и воскликнул, совсем как Куприн в путевых заметках об Италии:
– А вот идет русский вьючный верблюд!
Так, опешившие итальянцы приветствовали туристов из России, спускавшихся в Венеции с трапа парохода, нагруженные чемоданами, коробками, корзинами и даже привычными для нас узлами.
– Ну, это еще как оценивать! – воскликнул Валька и, газанув до звука нестерпимого визга, помчался по улице Седина к мосту через Кубань и далее в сторону синеющих предгорий, где возле хутора Папоротный, в лесной чащобе, у нас было заветное место шашлычного отдохновения.
Наша «Вятка» легко обгоняла даже легковые машины, так как Валька умудрился поднять мощность пятисильного «моторишки», подвешенного прямо на заднее колесо, вдвое, до десяти сил. Поэтому тот и выл, как поросенок, приготовленный к закланию, вызывая у обгоняемых водителей удивленные, если не сказать больше, взгляды.
Нам это страшно нравилось, так как напоминало ситуации из ремарковского романа «Три товарища», которым тогда зачитывалась вся продвинутая молодежь. Увлекающийся Корсун явно «косил» под главного героя Робби, а «Вятку» свою сравнивал с «Карлом», паршивеньким на вид автомобильчиком, в который три друга, любители автогонок, втиснули двигатель сумасшедшей силы. На обманку клевали многие, пытаясь угнаться за «Карлом».
Робби и его друзья Отто и Готтфрид, утверждались по жизни тем, что позволяли какому-нибудь трехсотсильному «Мерседесу» уничижительно обогнать на автостраде неказистого «Карла», а потом тот нагонял со свистом и под распахнутый рот владельца «Мерседеса» оставлял роскошный лимузин позади. Была в той компании и барышня (а куда без нее?), которую звали Патриция, возлюбленная, естественно, мужественного Робби. У нас почти все с Ремарком сходилось, в том числе и утренний кальвадос, за который вполне шел рислинг, а за барышню катила Ленка, по которой Валька страдал безответно, поскольку ниже ее был, примерно, на голову.
Однажды он и меня подбил приобрести такую же «Вятку», но поскольку денег столько сразу не было, то по блату добился в горторге годовой рассрочки. Теперь в нашей компании появились уже два мотороллера, куда мы устраивались вчетвером: Валек, Мишка, я и почти всегда Ленка.
Мать свою героическую, она не ставила ни в грош, поэтому мы скопом гоняли даже в Геленджик. Уже оттуда, по очень плохой дороге, двигались в Джанхот, сделав для себя вывод, что удобнее всего в самый прелестный уголок Черного моря добираться вятскими мотороллерами. Купались, загорали. Мишка с этюдником уходил аж к Парусной скале, откуда однажды за пазухой принес крохотного ежонка.
– По-моему, от отчаяния хотел утопиться, – сказал он, – мамку, видать, потерял. Меня увидел, ожил. Весь сыр съел… Иди, гуляй! – Мишка ласково подтолкнул ежонка на травку. Но тот не ушел и пару суток суетился вокруг, пытаясь пролезть в банку со сгущенным молоком.
Но как-то Валька предложил поехать в Домбай. Это уже было серьезное расстояние, где-то за полутысячу километров. Корсун получил от московских друзей известие, что в марте там собираются очень известные барды.
– Все запрещенные! – уговаривал возбужденным шепотом и, загибая пальцы, перечислял имена, из которых я помню только двух – Галича и Визбора.
– Визбора-то кто запрещал? – усмехнулся Мишка, – я его в Питере слушал, ничего против властей у него не было. Все больше про печку да лыжи, – и вдруг зло добавил, – видать, тот еще кот!
– Ну, знаешь! – возмутился Валька, – ты что, из парткома?.. Люди живут, как им удобно, в том числе и в личных отношениях. Знаешь, я всегда за полную свободу… – и добавил, – во всем…
Однако надо быть свободным где-то на грани сумасшествия, чтобы на слабеньких «вятках», которые практичные итальянцы задумывали как молодежную мотобукашку, дабы добираться от дома до университетских ступеней, мчаться за тридевять земель, да еще по мартовской холодрыге.
Но в ту пору мы были воистину неудержимы и «море по колено» – это была еще не самая крайняя мера наших поступков. Тем более телевизор никого не пугал, а радио пело:
В те годы общественный порядок в государстве правительство держало железной рукой. Про наркоманов не слыхивали, а убийц и насильников уничтожали без раздумья под всеобщее народное «одобрямс». Поэтому ехать можно было хоть на край света без всякой опаски, в том числе и в полузагадочную, овеянную легендами Кабардино-Балкарию. Туда, на слаломные и горные развлечения съезжались самые яркие люди, слухи о которых будоражили и нас, сгорающих от ожидания и нетерпения.
К тому же гитара, спутница грез, подогревала настроения, да все больше возле палаток и костров. Песен вокруг них было много, а вот леса почему-то не горели? Зато про нас, молодых и занозистых, этого сказать было нельзя. Мы пылали во всем, что возможно и даже нет…
Ехали в Домбай быстро и весело. Ленка позади Валена во фронтовом полушубке от мамы, на лихих поворотах повизгивала ему прямо в ухо, чуть прикрытого танкошлемом. Корсун от счастья был на седьмом небе, выжимая из своего «Конька-горбунка» возможности почти такие же, как у ремарковского «Карла».
Однако от той поездки в памяти остались лишь два впечатления, соперничающие по силе воздействия: сверкающий до рези в глазах лед грозных вершин, подпирающих бездонное лиловое небо, и вечер с Визбором в бревенчатом гостиничном холле, терпко пахнущем лыжными мазями и дымными углями огромного камина…