Я не успел ответить. В ночной тишине автоматная очередь, казалось, прозвучала над самым ухом. Не успела она затихнуть в многократном отражении от склонов, как в вдогонку прогремела вторая ... и началось.
В горах ничего не понять - выстрелы бабахали со всех сторон, дробились на вершинах и снова падали на нас. Если бы я не знал, что стрелять могли только со стороны заставы, то решил бы, что нас окружает целый взвод автоматчиков. А может нас действительно обошли? А может, в Сколе подошло подкрепление? Мы со Светкой испугано крутили головами, напрасно напрягаясь что-либо увидеть в окружающей кромешной тьме. Впрочем, дорога слабо серела под тускло просвечивающимся сквозь редкие облака лунным диском. Вдруг на дороге, будто из черного омута вынырнула неясная фигура. Ладони на автомате мгновенно вспотели, и я судорожно передернул затвор. Всё, хана, сейчас нас начнут мочить. "Свои, свои - донесся крик Ореста, - заводите машину. Быстро-о-о!" Из темноты появились еще два едва различимых: силуэта. Снова загрохотали очереди, будто свистящий порыв ветра пронесся над нами. Мы инстинктивно пригнулись, и я лихорадочно стал елозить правой ногой, нащупывая педаль газа, одновременно поворачивая ключ зажигания. Великая сила - условный рефлекс - не успеешь подумать, а руки-ноги уже сами начинают делать что надо. Орест обернулся и, не пригибаясь, стал поливать из автомата, пока темные фигурки не исчезли. Потом он какими-то странными прыжками, ну точно кенгуру, помчался к нам. Светка тоже сообразила, что делать и мгновенно юркнула на заднее сиденье. Чуть не выламывая дверцу, ввалился Орест, и кресло заскрипело под его двухметровой тушей. Резко завоняло потом и еще чем-то кислым и острым, похожим на запах вокзального туалета.
- Вперёд, вперёд! - орал Орест и, выхватив у меня автомат, стал садить короткими очередями куда-то по дороге, в ночную тьму. - Вперед, пока они не опомнились! Если сейчас не проскочим - то уже никогда!" Машина уже разогналась, за мгновение набрав скорость, когда в свете фар, будто из-под земли возникла фигура в белой окровавленной рубашке и тут же отпрыгнула в сторону. А навстречу уже неслась бурая кирпичная стена.
- Левее, левее закручивай, - вопил Орест, и мы, чудом не врезавшись в стенку, вписались в поворот дороги. Машина с визгом присела на левые колеса. Ну, всё - сейчас опрокинемся, - успел подумать я, а руки уже крутили баранку вправо, отворачивая от летящего навстречу дорожного столба. Хрясь! Боком мы все-таки достали этот столб и машина, отскочив от него, уже мчалась прямо на толстое бревно шлагбаума. Я на секунду закрыл глаза, но к счастью высокий бампер "Ауди" принял удар деревяшки на себя. Хрясь! Хрясь! Машина, как снаряд, промчалась сквозь обломки шлагбаума, впереди на нас снова летел высокий деревянный забор. И опять я лихорадочно закрутил колесо баранки влево, с трудом вписываясь в очередной поворот. Впереди в свете от мощных фар далеко просматривалась широкая и прямая центральная улица Сколе. "Потише, потише, - неожиданно спокойно сказал Орест, - и закрой рот, пожалуйста. Чего это ты Светлану пугаешь." Тут только я понял, что всё это время непроизвольно орал что-то типа "А-а-а!" и, резко сбавив скорость, оглянулся назад.
- Светка смотрела на меня безумными глазами: " Володя! Володечка. Осторожнее. Больше так не надо ездить, родненький". Орест нервно захохотал и удобнее откинулся на сиденье: "Суперово! Какой русский не любит быстрой езды... украинец тоже. Теперь до самого Стрия дорога свободна от наших придурков. Осточертели они мне, со своими военными операциями. Да и еще вуйка убили, шуты хреновы. Извините пани Светлана за мои выражения. - Как говорят медики: "Какой стол - такой и стул." Это точно, подумал я, в таких условиях знаменитый поручик Ржевский отдыхает.
- Ну а что будем делать сейчас? И почему ты вот так "тихо" снял часового? Не смог справиться?
- Ну не вышло тише, извините, пан Владимир. Сам научил на свою голову хлопцев караульной службе. А тут ещё чрезвычайное положение объявили по случаю нашого побега. Вот они и услышали меня раньше, чем я дополз. Начали стрелять. Пришлось мне отстреливаться. Одного я, наверное, зацепил, а про остальное вы и сами видели. Я так удирал, что едва сапоги не потерял. Очень уж не хотел я своих хлопцев резать и сейчас даже рад, что не пришлось. Когда приходится отстреливаться и в бою убивать - то это же совсем не то, что кончать сонного и беспомощного человека. Я же не палач и не убийца, и в дальнейшем не собираюсь никого убивать. Поэтому пани и панове решил я покинуть Украину. Может это и неправильно, но ведь это моя жизнь. Собственно я ещё молодой, чтобы так нелепо её отдавать в чужие руки. Вот если бы я не видел и не слышал, а был бы таким слепым и глухим бовдуром как тот скаут и, то может и был бы более патриотичным. И пусть меня осуждают те, кто не росстреливал пьяных водителей камьйонов, не резал бандюков - наркодилеров и не забивал на смерть дурных мародеров. Очень уж наша национальная идея начала пахнуть кровью. Хай ему грец! Мы же не гайдамаки, чтобы убивать своих сынов за другую веру!
Мы со Светкой молчали. Пусть человек выговорится. Видно много накипело. Не может же нормальный и честный человек так долго жить в нечеловеческих условиях и оставаться нормальным. Он или становится моральным уродом-сверхчеловеком, или оскатинивается, постепенно превращаясь в тупое животное (жрать, пить и морду бить), или зарывается в эгоистичную скорлупу (моя хата с краю, я ничего не знаю), или бежит от всего этого, или начинает борьбу с подонками за свою идею. Но в последнем случае в ходе борьбы за "социальную справедливость" он превращается или в сверхчеловека или в животное. Короче - у попа была собака... Орест решил дезерти?ровать. Мы со Светкой тоже решили дезертировать. Не нам его осуждать.
Бывший командир пластунов наконец-то замолчал и теперь понуро вглядывался в дорогу, разрываемую мощными фарами нашей "Ауди".
Молчание прервала Света: "В конце концов, мальчики, не надо так всё мазать черной краской. Ведь, есть еще и обычные тривиальные человеческие ценности: муж, жена, дети, отец, мать - семья одним словом. Ну не получилась у нас национальная идея - не вышло. Но вы же остались, дорогие мои мужчины. Орест, ты мне тоже стал родным. Как будто не день-ночь прошли, а целая вечность с тех пор как мы встретились. Ведь не всё потеряно, пока мы живы. Может быть, доберемся даже до Хмельницкого, а там отец, мама... В общем, не надо забывать, что существуют вечные человеческие ценности. Любовь же осталась. Любовь мужчины и женщины. Матери и сына. Что вы всё
- Родина, Родина. Родина - уродина. А для меня Родина там, где Владимир, мой супруг, где мои деточки. Это моя Отчизна. Не зря же по-украински семья переводится как "родына". Вот об этом и думайте. Представьте, что то, что вокруг нас - это просто дурной сон. Он пройдет и настанет ясное солнечное утро: зеленая травка перед родным домом, улыбающиеся красивые лица. Орест представь, что навстречу тебе бежит красивая дивчина с любовью в голубых бездонных глазах. Или тебе больше нравятся карие очи, очи дивочи? У тебя девушка есть?
- Есть у меня девушка,- буркнул Орест,- и очи у нее в самом деле голубые, небесные. Вы угадали, пани Светлана. Но далеко она, ох далеко. Как всё это началось, поехала вся её семья аж до самого Кракова. Теперь и я хочу к ней перебраться.
Он после слов Светланы буквально на глазах успокоился и как-то обмяк. Видимо давненько Орест не слышал таких чисто женских резонов смысла жизни, а теперь отдыхал от своих сугубо мужских и жёстких планов. Нет, не из ребра сотворил Господь женщину, а из более сложных материалов. Были среди этих стройматериалов, конечно, и печёнка, и сердце, и желудок, но также и ещё что-то непонятное и таинственное. То, что мы называем душой. Жаль, что матриархат давно канул в лету. Может быть, поэтому и так много бед на нашей планете. Нам бы сейчас сюда могучую, широкобедрую и грудастую женщину-повелительницу, которая бы запретила мужикам даже в мыслях вспоминать о войне. Были бы сейчас семьи с десятками весёлых и здоровых детишек и вечно беременными бабами, а мужики бы охотились на мамонтов, а не друг на друга. Жаль, что мамонты уже давно вымерли. Остались одни танки.