– Успеем? Простыню ждут…
– А что на голодный-то желудок. Они водку пьют, а праздник-то наш.
Граф нашарил бутылку и штопор, вытянул пробку.
– Стаканов нет…
Молодые сели на край постели, стали пить из горлышка. Граф с руки кормил невесту тарталетками с икрой, стянутыми заранее. Икра была еще хороша.
– Не боишься? – спросил снова.
– А ты? – спросила Кристинка и засмеялась.
– А я потихоньку, – сказал Граф и стал ее целовать.
А на улице музыканты в цыганских костюмах играли и пели «Джимми джимми аджя аджя», фотограф упал на щуку, а свекр и тесть учили всех танцевать, как в индийском кино.
Олег Жданов
Случай с Бобруйской
Серафима Федоровна участвовала в ста пятнадцати тысячах двухстах свадебных церемониях и никогда не была замужем. Больше всего на свете она ненавидела романтический трепет рук и блеск глаз при оглашении отрывка из Семейного кодекса Российской Федерации. Эта и другие свадебные ми-ми-ми вызывали у нее рвотный рефлекс, и единственной подругой, с которой она могла всем этим поделиться, была Борислава Тихоновна из комнаты номер 14, которая была расположена чуть дальше по коридору. Серафима Федоровна работала в отделе по регистрации брака, а Борислава Тихоновна занималась расторжением семейных уз. Вот уже тридцать лет они вместе пили чай в обеденный перерыв и делились впечатлениями от потоков человеческих судеб, которые ежедневно и буднично проносились у них перед глазами.
– Ты видела, как женихи плачут? У меня вчера один при обмене кольцами разрыдался…
– У меня, конечно, чаще бабы ревут, но в среду у парня лет тридцати слезы выступили, когда я им штампы о расторжении шлепала…
– Слабаки… раньше невесты в обморок падали, а теперь… Вчера Ленка из Кутузовского звонила, там невеста жениху нос сломала за то, что он опоздал на десять минут.
Унизанная рубинами рука поставила на блюдце цветастую чашку. Серафима Федоровна посмотрела в окно. К загсу походкой, которую вряд ли можно было назвать бодрой, приближалась пара.
– Эх, точно к началу приема и не подпрыгивают от счастья. Мой диагноз: по залету…
– Нее… просто они сами от себя в шоке…
– Сейчас посмотрим…
Эмоции вошедшего мужчины скрывали запотевшие очки и клочковатая борода с сединой. Он был спокоен и хотел казаться благожелательно-равнодушным. Она была его ниже и моложе, но надрыва в движениях и в голосе не было. Ее губы изгибались в приятной улыбке, создающей очаровательные ямочки на обеих щеках.
«Значит, не по залету. Просто она его студентка или сотрудница».
Молодые, вернее, не очень молодой и молодая, присели на стулья и тревожно выложили на стол документы. Серафима Федоровна выдержала паузу для охлаждения страждущих пожениться, но из кабинета никто не выбежал. Тогда она взялась за бумаги.
«Упорные. Ипотека, наверное. Или заграничная командировка может сорваться».
Серафима Федоровна взяла в руки многочисленные справки и, привычно наслаждаясь не их содержанием, а властью над состоянием брачующихся, стала их изучать. Молодые же вдруг переглянулись с теплой счастливой улыбкой от нее ему и с уверенным счастьем от него ей.
«Идиоты. Ну она ладно, молодая. Но он-то чего? Романтик, что ли?»
Невеста оказалась из Беларуси. Это все объясняло. Сценарий № 47. Через пять лет будут в кабинете № 14 объяснять Бориславе, что не сошлись характерами, а на самом деле просто столичный хрен произвел впечатление на девушку из провинции, и они оба сочли желание жить по-другому за вечную любовь. Посмотрим, что у жениха в достижениях.
Серафима Федоровна раскрыла паспорт жениха и сверила его с фотографией. Обычно это всех пугает, но седеющий романтик взгляд выдержал и очень спокойно улыбнулся. В этой улыбке была какая-то сила. Прописан он был на Бобруйской улице, а элитных домов на ней не значилось. Бетонный комбинат, школа полиции, кулинария, магазин и ларек с мороженым. Только два дома приличных, но опять же для семей инженеров с комбината строили, а этот скорее гуманитарий. Как он в здешних пятиэтажках оказался?
Виртуально прогуливаясь по Бобруйской улице в попытках представить сегодняшнего жениха с авоськой или с собакой на прогулке, Серафима Федоровна вдруг поняла, что название этой улицы совсем недавно где-то видела. Чтя профессиональную память выше времени визитеров, она отложила паспорт жениха и зачем-то снова взялась за нотариальные заверенные документы заграничной невесты из Беларуси.
– Бобруйск? Вы что, родом из Бобруйска? – удивление Серафимы Федоровны было вполне настоящим, ибо среднестатистический рабочий день загса ничего интересного не приносил.
– Да, это такой город в Могилевской области, – приятно улыбнулась ей невеста, – у вас есть там знакомые?
– У меня нет, но вы из города Бобруйск выходите замуж в другую страну на улицу Бобруйская. Специально подбирали, что ли?
– Нет. Так получилось. Мы в Интернете познакомились.
– Ааа, на интернет-настройках решили брак построить.
– Нет-нет. Не брак. У нас союз. И по любви. Других настроек нет. Правда.
Брачующиеся одновременно посмотрели на Серафиму Федоровну, и она впервые в этом кабинете почувствовала себя дурой, не знакомой с иными силами, кроме реальной логики заключения браков. Спасаясь от какой-то неведомой энергии, исходящей от этих странных посетителей, которые, похоже, вообще не волновались, а это было почти оскорбительно, Серафима перешла к официальном тону:
– До января дат нет. Наш загс без торжественной залы, просто придете в назначенный день и заберете свидетельство. Можете у меня в кабинете кольцами поменяться, конечно.
– Отлично. Кольцами мы уже обменялись, а торжество с читкой закона нам и ни к чему. Какое ближайшее число свободно? – жених был какой-то уж очень уверенный.
– Двадцать первое января свободно. И что, даже платья не будет?
– Зачем платье? Счастье будет, – невеста без малейших признаков паники и «ми-ми-ми» одновременно с женихом встала и потянулась за документами.
– У нас счастливый случай. Вы же сами видели: из Бобруйска на Бобруйскую. Небеса нас уже поженили. Остались формальности, – жених улыбался абсолютно искренне, и это раздражало.
Серафима Федоровна кивнула и ощутила, что ее образ предостерегающей молодых от поспешных решений стал частью никому не нужной формальности.
«Ну ладно. Случай так случай. Время покажет».
Выйдя в коридор и равнодушно минуя привычно трепетную очередь с заявлениями, она, думая о профессиональном выгорании и судьбоносных адресах, отправилась пить чай в кабинет № 14. Там обычно подтверждались все ее гипотезы, а это всегда приятно.
Серафима Федоровна жила на Кременчугской улице в пятиэтажке, которую не снесут никогда. Стабильность квартиры и дома в ее системе мироздания были так основательны, что Серафима Федоровна даже не помнила, когда заселилась в эту маленькую двушку. Ей однажды эту квартиру дали, и теперь только смерть разлучит их. В тот вечер размышления о роли адреса прописки в судьбе человеческой не покидали уставшую вершительницу судеб, и, поднимаясь на свой третий этаж, она замечталась о кружке чая с абрикосовым вареньем и тарелке гречневой каши с молоком.
Едва ключ раздвинул тайные рычаги замка входной двери, как приветливое мурчание Марлона и Делона вывели Федоровну из одинокого, не свойственного ей смятения.
«Ироды лживые», – поприветствовала она своих котов и уже хотела было зажечь свет в прихожей, как вдруг раздался хлопок и свет исчез, так и не появившись.
«С напряжением играются. Хотят заставить дорогие лампочки покупать. Сволочи», – привычно и почти беззлобно пробормотала Серафима Федоровна и сделала шаг внутрь своей квартиры.
Света не было нигде. Аккуратно скинув туфли в прихожей, ориентируясь только на урчание котов, хозяйка направилась к еще одному символу стабильности своей обители – холодильнику. Поток света не залил коридор на дороге к кухне, и стало ясно, что перегорание случилось не у одной лампы, а значит, сволочей значительно больше. Хлопок закрывающейся дверцы холодильника прозвучал безнадежнее прощального гудка парохода.