Ну, и, разумеется, ни за что не выдавать военную тайну.
Все эти полезные знания Курочкину теперь ничуть не помогали. Например, стоять прямо у такой каменной и шершавой стены было и тоскливо, и неудобно. Ухмыляться каким-либо образом Дмитрию Олеговичу казалось неловко, а плюнуть в лицо человека, пусть и оккупанта, он никак не мог себя заставить. Кроме того, наверняка он бы не доплюнул или не попал, и это было бы еще хуже, потому что выглядело бы не героически, а глупо.
Совсем плохо обстояло дело с тайной.
Как ни старался Курочкин вспомнить, знает ли он расположение какойнибудь военной базы или партизанского отряда, чтобы честно держать свое знание в тайне, ничего в голову ему не приходило. Да и оккупанты пока не спешили приступать к допросу, лениво переговариваясь о чем-то о своем, страшноватом и непонятном.
- Как ты думаешь, он зачтет нам его? - спрашивал второй из фашистов, искоса поглядывая на партизана Курочкина.
- Должен засчитать, - задумчиво отвечал первый, массируя раненую ногу. Оболочка металлического яйца нанесла врагу некоторый урон в живой силе, но, как выяснилось, незначительный. Зато и фашист расплатился с Дмитрием Олеговичем за урон не пулей из "парабеллума" (или какой там у него был пистолет?), а всего лишь краткой оплеухой. Оплеуха, как и предыдущая зуботычина, уверили Дмитрия Олеговича в том, что к миру бредовых видений, духов, теней и призраков ни тот ни другой из фашистов отношения не имеют. И этот факт, доставив абстрактное удовлетворение Курочкину-медику и Курочкину-материалисту, Курочкинажертву не очень-то обрадовал. Когда человека прислоняют к стенке, ему куда приятнее считать, будто все это происходит в страшном сне, но не в реальности.
- А это тот? - вдруг усомнился фашист номер два.
- Ясное дело, тот, - пожал плечами легкораненый оккупант. - А кому здесь быть, как не ему? Все сходится...
- M-м... - разлепил непослушные губы партизан Курочкин. - Их бин... Я есть... Я не тот...
- Умолкни, папаша, посоветовал Дмитрию Олеговичу оккупант номер один. - Попался - так молчи. Заговоришь, когда будет надо.
Последнее прозвучало весьма зловеще.
- Я не тот, - упрямо повторил Курочкин, сообразив, что в этом его единственный шанс на спасение из ужасного подвала. - Их бин другой...
Легкораненый фашист, прихрамывая, подошел поближе и отвесил Курочкину еще одну оккупантскую оплеуху. Партизаны Леня Голиков или Марат Казей из школьного детства Дмитрия Олеговича наверняка бы не упустили возможности плюнуть в лицо гитлеровца и попасть. Дмитрий Олегович зажмурился, героически плюнул и, естественно, промахнулся.
- Плюется, - удовлетворенно заметил первый
из фашистов. - И возражает... Наш кадр. Мы попали в точку. Цум тойфель.
Тем не менее второй фашист еще колебался.
- А вдруг ошибка? - с некоторым сомнением в голосе проговорил он. Помнишь, как мы пролетели с тем электриком? Сколько провода извели - и все впустую.
- Ну почему же впустую? - не согласился первый. - Мы честно отработали вариант нумер айне. Отрицательный результат - тоже результат...
Слушая эту жуткую беседу, Курочкин все больше проникался уверенностью, что угодил в лапы молодых садистов. Валентина иногда перед сном любила рассказывать мужу всякие криминальные новости, вычитанные из газеты "Московский листок". По ва-лентининым рассказам выходило, что из трех москвичей двое - кандидаты в извращенцы. После таких веселеньких историй на ночь глядя Дмитрий Олегович впадал в оцепенение и с превеликим трудом возвращал себя к жизни для исполнения супружеского долга. Справедливости ради заметим, что пока ему это удавалось: неисполнение долга породило бы у Валентины столь кошмарные подозрения, что обычным допросом он бы не отделался. Приходилось напрягаться...