День постепенно подходил к концу. Обеспокоенный близостью вечера, Степан решил ускорить отъезд девушек и проводить их ещё засветло.
Они прощались, стоя перед КПП. Из окна, ничуть не стесняясь, опершись на подоконник, на них глазел дежурный офицер.
– Переводишься? – спросил Степан Илону.
– Да. Все документы уже сдала, собеседование прошла. Буду врачом. – Присмотревшись, она стряхнула с его плеча несколько своих волос.
– Изменщица.
– Зато буду всё знать про тебя, как ты устроен, чем живёшь и дышишь.
– А сейчас разве не знаешь?
– Тсс, – приложила палец к губам Илона. – Мы не одни.
Степан покосился на сестру. Ушки на макушке. Предупреждение прозвучало вовремя.
Пришёл момент расставания. Долой слова и границы. Любовь делилась в открытую на троих.
Несмотря на близкое родство, Виктория не была копией красавца брата. Она родилась его тенью. Однако постепенно с возрастом в ней росло и формировалось женское начало, цельное и настоящее, способное сиять самой внутренней красотою. Отражённым светом своего начала возвращалась Вика домой. Одна из настоящего женского рода. Земная красавица.
– Лёша! Виктория звонила с вокзала. Они вернулись. Через полчаса подъедет к дому. – Переговорив с дочерью по телефону, обрадованная мать поспешила в гостиную.
Отец лежал на диване, смотря телевизор.
– Через полчаса? – переспросил он. Взглянул на часы. – Ночь на дворе. Лягушка-путешественница. Надо идти встречать.
– Иди, – согласилась мать.
Управившись с маминым ужином и держа большое яблоко в руках, Вика с ногами забралась на диван.
– Ну, рассказывай, как наш Стёпа, – подсела рядом мать.
– Нормально, – сказала Вика, кусая яблоко.
– Рад был видеть тебя?
– Да.
– А девушку свою?
– Илонку? Ещё бы! Она ему такую сумку еды собрала… Вот! – раскрыла она руки.
– Свадьба скоро? – спросил отец.
– Я не знаю.
– А вы всё время рядом были? – поинтересовалась мать.
– Конечно. От начала и до конца. Там все на виду, никуда не скроешься, даже если очень захотеть. Стёпке даже едой пришлось делиться, а то неудобно. Друзья у него хорошие. Один такой…
Вика остановилась, пытаясь найти точное определение.
– Большой. Мне кажется он сильнее всех. Даже нашего папки. Точно. Если бы вы встретились, он бы тебя одной левой…
– Мне бы его года, – взволновался отец, – тогда бы померились силами.
– Ладно, ладно, – вмешалась мать, вставая на защиту мужа. – Заговорились, поздно уже, сейчас мы папу уложим, а с тобой, Вика, ещё на кухне поговорим.
За полночь, когда сил разговаривать уже не осталось и Виктория начала потихоньку ронять голову вниз, мать встала и принялась убирать на столе. Остатки ужина, блюдце с застывшим вареньем, недопитый чай. Мельком глянула на дочь.
– Спать сегодня будешь как младенец, – с улыбкой сказала она.
– Ага, – потягиваясь, зевнула Вика.
– И хорошо, что съездили. Стёпка как-будто снова рядом с нами.
Родная уютная постель. Виктория засыпала. Улетали прочь сосны, ели, берёзы, мелькали чужие и родные лица… И вдруг, затмевая вся и всех, объявился он. Большой. Сказочный герой, молвящий сквозь время и пространство:
– Спокойной ночи!
Мать Илоны была из тех женщин, которые никогда не стареют. Возраст был не властен над ней – с годами она становилась ещё краше и привлекательней.
Со своим мужем, отцом Илоны, она рассталась ещё когда та была ребёнком. С тех пор они практически исчезли из жизни друг друга. Через общих знакомых до неё доходили слухи о его отъезде за границу, работе якобы в торгпредстве и даже новой семье. Она была бы рада, если бы эти слухи оказались правдой. Их совместная жизнь не сложилась, но каждый имел право на счастье. Своё счастье она нашла в дочери и работе. Хирург. Женщина на страже чужих жизней. Гроза отчаяния и боли. Днём и ночью. Коллеги-мужчины, боготворя, готовы были пасть к её ногам при первом удобном случае. Однако случай не предоставлялся. В этой жизни её выбор был определён. Ею самой и, как она полагала, судьбой.
Тихим поздним вечером маленькая кухня двухкомнатной квартиры в старой кирпичной пятиэтажке на улице с радужным названием Благодатная была полна света.
Илона сидела перед матерью. Они пили чай.
– Что, доча, съездили?
Илона зажмурилась.
– Ой, времени не заметила. Будто слетали.
– Нравится он тебе?
– Да.
– Не торопись говорить ему об этом.
– Он знает.
Мать внимательно посмотрела на дочь.
– Нетрудно было догадаться. – Пригубила чашку. – Что-же, тогда в добрый путь.
Илона готовилась ко сну. Живой Стёпа стоял перед глазами. Исхудавший, растерянный, с улыбкой до ушей. Первые минуты встречи. Перед поездкой она решила, что не даст ему никакого шанса пустить руки в ход. Железная решимость и опора в виде Вики были на её стороне. Она готова была держаться. Кто знал, что вид, запах и тепло любимого окажутся сильнее…
Постепенно вокруг лужайки рос частокол железных столбов. Рыбкину не терпелось увидеть хотя бы фрагмент будущего вольера и он велел как можно скорее приварить к столбам несколько рам из сетки. Пирамида рам лежала в полной готовности неподалёку. Пока бригада обедала, двое взялись за работу. Сняв с верхушки пирамиды раму, Боронок понёс её к двум столбам, где наизготовку в амуниции сварщика замер Грош.
– Как варить начну, ты на сварку не гляди, – предупредил Грош. – А то неровён час – схлопочешь зайчика.
– Что за зверь?
– Раз-два слепанёт, потом слезу будет сутками вышибать – такой вот зверь.
Боронок примкнул раму к столбам и, держа её на весу, послушно отвернулся.
Грош опустил маску, чиркнул электродом по столбу, высекая искру, и удовлетворённый, принялся за дело.
Сварка длилась минуту-две, как вдруг Боронок, казалось, слившийся единым целым с железом, встрепенулся.
– Слушай, Грош, кажется, лихорадит меня.
– Чего? – спросил Грош, не прерывая сварки.
– Трясёт, говорю.
– Это ток. Так и должно быть. Сыро вокруг. – Грош прервал работу. – Выравняй-ка раму чуток, – скомандовал он.
Боронок исполнил команду. Решив помочь рукам, в качестве дополнительной опоры подсунул под раму ногу. Вспышка, разряд и сильная конвульсия сотрясла его с пят до головы.
– А-а-а! – закричал он, едва удерживая раму.
– Держи! – рявкнул Грош, тыча электродом. – Держи, пока не прихвачу.
Сноп искр, трескучий ослепительный свет, железо, калясь и плавясь, поплыло ручьём лавы. Столб и рама насильно соединялись между собой.
– Всё, – выдохнул Грош, поднимая маску.
– Ух, – ответил ему Боронок, убирая ногу из-под рамы.
Уставившись на твердеющий шов, Грош молча порадовался своему мастерству. Взглянул на Боронка.
– Сыро сегодня, – почесал лоб он. – Надо пережить.
Сварка продолжалась. Одна рама, другая, третья… Рука Гроша, вооружённая электродом, подрагивала, методично круша, плавя и смыкая части железа. Отдача терзала Боронка.
– Грош! – вскрикнул он, извиваясь от очередного разряда.
– Чего?
– Ой-ё-ёй!
– Сыро, – отвечал Грош.
– Грош!
– А?
– А-я-яй!
Устав от жалоб, Грош остановился. Поднял маску.
– Маетно тебе?
– А сам попробуй!
– Сам?! – вскричал Грош. – Да где он, этот ток? Покажись!
Являя собой живой пример железного бесстрашия, он ткнул в воздух обгоревшим электродом.
То была последняя капля. Немедля в ответ Боронок вцепился в раму, бешеным усилием оторвал её и поднял над головой.
Короткое замыкание.
Сварщик, открыв рот, замер.
Бум-м-м, упала брошенная рама.
– Живца нашёл? – прохрипел Боронок, судорожно кривя лицо и разминаясь. – На тебе!
Грош сорвал маску и в сердцах бросил её наземь. Всё вышло из-под контроля. Конец работы. Конструкция требовала немедленного заземления.