Но через несколько минут ею опять овладевала усталость, побеждавшая и призрак нищеты, и голос ребенка.
Чем сильнее надрывалась пани Винцентова, чем дольше засиживалась по ночам, тем заметней уменьшался ее заработок. Иногда на все расходы в течение недели у нее было не более одного рубля. В такие дни она позволяла себе выпить вместе с Ясем немного молока на завтрак да съесть тарелку супа в обед. Сколько раз за обедом ей неодолимо хотелось поесть мяса. Казалось, вилка сама тянется к этому жалкому кусочку жаркого. Но пани Винцентова умела сдерживать себя.
— Почему ты не ешь мяса, мама? — спрашивал Ясь.
— Не хочется! — отвечала она. — Оно, должно быть, жесткое и невкусное.
— Ну что ты! Мягкое-премягкое, отличное. Неужели ты не слышишь, как оно чудесно пахнет?
Она прекрасно слышала запах мяса и все же не прикасалась к нему. На второй день эта же жалкая порция, разогретая безо всякого супа и гарнира, доставалась Ясю, а мать ограничивалась куском хлеба.
Видя это, Ясь откладывал вилку и огорченно спрашивал:
— Почему ты сегодня не обедаешь, мама?..
— Я соблюдаю пост, дитя мое!
А потом добавляла с улыбкой:
— Человек живет не для того, чтобы есть, а ест для того, чтобы жить.
Ясь все чаще и чаще слышал эту поговорку, а вдова все заметней худела и теряла силы. Наконец, однажды вечером сильная головная боль, головокружение и лихорадочный жар вынудили ее лечь в постель.
Назавтра состояние больной ухудшилось, и она не смогла подняться на ноги. К счастью, ей прислали в тот день несколько рублей за работу: на эти деньги она почти две недели кормила Яся и свою поденщицу, старую Мацеёву. Сама она жила только чаем и водой.
Болезнь беспокоила ее меньше, чем можно было бы предположить. Из-за сильного жара вдове казалось, будто с каждым днем ей становится лучше, и она уверяла, что «завтра» встанет.
— У меня столько работы, столько работы, — повторяла она. — Когда же я ее закончу?..
На самом деле никакой работы не было.
Однажды Мацеёва, как обычно, пришла за деньгами на покупки. Больная достала из-под подушки мешочек, развязала его и запустила в него пальцы. Она поднесла его к глазам, с удивлением потрясла над одеялом, но оттуда ничего не выпало, потому что там ничего уже не было.
Вдруг она хлопнула себя по лбу и воскликнула, смеясь:
— Ах! ну и глупая же я… Совсем забыла, что те десять рублей взял пан Анзельм, разменять…
— Пана Анзельма здесь не было… — испуганно сказал Ясь.
Вдова улыбнулась и махнула рукой.
— Мацеёва! Что это с мамой! — еще более встревожившись, шепнул Ясь направившейся к выходу поденщице.
— Мерещится ей от болезни. Видно, планида уж у нее такая… — ответила старушка и вышла.
Мальчик с плачем бросился к матери.
— Мамочка!.. мама!.. — кричал он, целуя ее руки. — Ты очень больна, мама!
Мать, по-прежнему улыбаясь, пожала плечами.
— Тебе только кажется! Так, ослабела немного, но меня подкрепил бульон… Дай мне попить!
Ясь подал ей стакан воды.
— Это с каким соком?.. Со смородиновым, наверно… Киш, киш, голубки…
Недопитый стакан упал на пол.
Тем временем Мацеёва, заведя беседу с дворником, сообщила, что ее хозяйка заболела от голода тифом, а в доме хоть шаром покати. Дворник пересказал это одному из лакеев, а лакей — служанке пана Кароля и его супруги, людей богатых и сострадательных. Пан Кароль с супругой, конечно, не могли примириться с мыслью, чтобы кто-нибудь, обитающий под одной крышей с ними, умирал от голода, и, наскоро устроив небольшое семейное совещание, постановили спасти бедняков.
Вот почему спустя несколько часов после ухода поденщицы, когда Ясь в полном отчаянии стоял на коленях возле лежавшей в беспамятстве матери и, громко плача, молил бога о помощи, отворилась дверь, и в комнатку вошел какой-то важный господин со служанкой.