Ах! как же трудно ему было найти мешочек с деньгами, как тряслись у него руки, как невыносимо жалко было платить гривенник!.. И все-таки он не мог не заплатить, и письмо ушло.
Чудесные дела творишь ты, о господи, если, минуя столько благородных и изысканных особ, ты избрал исполнителем сиротской воли ростовщика в потертом и заляпанном грязью плаще!
Но казалось, какое-то проклятие тяготеет над бедным письмецом. Отправили его из Варшавы, а оно попало не на ту станцию, снова вернулось и только после рождества было доставлено по назначению. Как раз в день святого Стефана, часов около десяти вечера, когда дети уже спали, пани читала новый роман, а пан Анзельм раздумывал, какие распоряжения отдать на завтра, в низкую его комнатку вошел Млынкевич, только что вернувшийся из местечка.
— Ну что, привез газеты? — спросил пан Анзельм.
— Привез, привез, и еще какое-то письмо, — ответил управляющий и положил на стол объемистый пакет.
Шляхтич прежде всего взял в руки письмо и, прочитав адрес, расхохотался.
— Ишь какой остряк нашелся! — воскликнул он.
— А может быть, это наш Ясь? — заметил вполголоса управляющий.
— Наверное, он!.. Похоже на его почерк, — проговорил шляхтич, быстро распечатывая конверт.
А потом начал читать вслух:
— «Дорогой пан! Мама хотела сама Вам написать, но она уже умерла…»
— Какое несчастье! — пробормотал пан Анзельм.
Он высморкался, быстро заморгал веками и приглушенным голосом продолжал:
— «Под конец стало нам так худо, просто страх!.. А мама перед смертью все время вспоминала Вас. Теперь я у пана Кароля, он меня взял из милости. Мне здесь хорошо, но тоскливо, потому что не с кем слова сказать, хотя пить и есть дают вволю. Сначала я жил с мальчиками, но потом отвели мне отдельную комнатку, и к столу не всегда зовут, и мне очень грустно. С каникул мальчики стали учить меня, но все больше ругают и бьют по рукам, а ничего не объясняют. У них есть ружье и велосипед, но мне их даже тронуть не дают, а мне все равно, потому что лучше было бы учиться у кого-нибудь постарше. Мне только очень жалко, что они и их мама наговорили пану Каролю, что я лентяй и лодырь. Пан Кароль рассердился за это и оставил меня дома, хотя все уехали в деревню, и мне даже плакать хочется…
Мой дорогой пан, не сердитесь на меня за такой гадкий почерк, но это не от лени и неаккуратности, а потому, что плохое перо… Мой дорогой пан, что мне с собой делать, если я остался один на свете? Нужно бы мне пойти работать, но я не смею сказать об этом пану Каролю, потому что он всегда как будто больной и все за голову хватается. Может быть, я там, в деревне, могу пригодиться, пускай уж и без ученья, только бы отсюда уйти.
Целую руки и ноги у пана и пани, целую также Антосю, и Юзека, и Маню, и Казю; пану Млынкевичу кланяюсь и Войцеху, если он с вами, и напишите мне, как вы поживаете и все ли здоровы?»
Следовала подпись — имя, фамилия, а также обратный адрес.
Окончив читать, шляхтич подошел к Млынкевичу и спросил одним только словом:
— Ну?!
— Воля ваша, — с поклоном ответил седовласый слуга. — Парню там, должно быть, чертовски плохо…
— Выручим его!.. — сказал словно про себя пан Анзельм и в раздумье принялся большими шагами ходить по комнате.
— Потребуется рублей пятьсот… — прошептал он. — Мальчика нужно привезти сюда и после каникул отдать в школу.
— Большие деньги! — буркнул управляющий.
— Есть у нас ведь немного зерна для продажи? — спросил пан Анзельм.
— О! Зерно есть, да покупателя-то найти нелегко, и еще при таком срочном случае… к тому же и Юзека пора бы в школу…
— Тупой малый! — ответил шляхтич. — Он и за два года не подготовится.
Снова наступило молчание, которое нарушил управляющий.
— Если пожелаете, то деньги найдутся.