ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Сибиряков Алексей Н и к и ф о р о в и ч,
машинист.
Авдотья Ивановна, его мать.
Рубцов Максим Романович, академик, директор
Института инженеров железнодорожного транспорта.
Дроздов Сергей Петрович, профессор,
конструктор паровозов.
Крутилин Борис Викторович,
директор-полковник, главный инженер дороги, руководит кафедрой
института.
Ко ндратьев Андрей Ефремович,
генерал-директор, начальник дороги.
Лена, его дочь, инженер депо.
Софья Романовна, жена Кондратьева.
Кремнев, секретарь узлового партийного комитета.
Т и х в и некая, репортер дорожной газеты.
Матвеич \
Модест > подростки, недавние выпускники
Ф e н я | железнодорожного училища.
Действие происходит в наши дни.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Перрон. Черный полог неба струится мерцанием звезд.
Особой прозрачностью выделяется небесная дорога, густо
усыпанная мелкими искрящимися хрусталиками.
Широкими разводами она уходит вдаль, растворяется в густой
темноте. За перроном, слабо освещая станционные пути,
мигают огоньки — желтые, зеленые, красные. На
переднем плане летний буфет — столикиц плетеные кресла,
большой сервированный стол; справа — стойка буфетчика.
В буфете Авдотья Ивановна, немолодая, но
статная, быстрая как птица. На ее лице почти всегда еле
заметная улыбка.
Входит Лена. В руках у нее огромный букет цветов.
Лена. Готовитесь, Авдотья Ивановна?
Авдотья Ивановна. Посмотри,
милая, ладно ли стол накрыт? Приказание Крути-
лина— встретить как следует; хлебом-солью и...
шампанским!
Лена. Великолепно! И вот это... (смутилась)
от комсомольского комитета — лично Алексею
Никифоровичу, главному имениннику!..
(Передает букет.)
Авдотья Ивановна. А ты будто не
именинница!
Лена (улыбаясь). Да что вы, Авдотья Иван-
на. ...Побегу в депо. Событие-то какое огромное
на дороге! (Убегает.)
Авдотья Ивановна (рассматривает
букет). Таких цветов и не продают в городе.
Розы... От себя самой букетик, из генеральского
сада. Она, Леночка, в тебе души не чает! А как
не полюбить? Лобастый ты у меня,— самой на
удивление! (Запрокинув голову, долго смотрит
в черную бездонность неба. Исчезла едва
заметная улыбка.) Далеко пойдешь, Никифорыч, ой,
далеко! Дорога перед тобой широкая,
просторная, как этот большак небесный!
Входит Дроздов. По безукоризненному костюму
видно: человек этот, несмотря на годы, не перестал следить
за собой. Но лицо его с запавшими худыми щеками!, вялые
движения выдают и годы и усталость, а в глазах,
утративших блеск, застыла какая-то тайная тревога. Сняв
шляпу, он вытер платком огромный выпуклый, будто
вылепленный из гипса белый лоб, прорезанный двумя
глубокими кривыми поперечными складками. Опустился
в кресло. Закурил.
Авдотья Ивановна (продолжает
философствовать, не заметив появления
Дроздова). Природа — умница! Ишь, как хитро
звездами путь вымостила через все небо, за моря, за
океаны... А какая же звезда эвон там, на краю,
ярче всех горит? Не тебе ли, Алексей Никифо-
рыч, самый дальний семафор крыло поднял?
Тихо как... А на душе-то как празднично; петь
охота! (Смеется беззвучно. Передвигает цветы,
посуду, бутылки, стараясь красиво убрать стол.
Монотонно, вполголоса что-то напевает.)
Дроздов. И на вас, гляжу (широкий жест),
первобытная прелесть влияет?
Авдотья Ивановна. А... Сергей
Петрович! (Едва заметная улыбка.) А разве
простые люди другими глазами на мир глядят?
Дроздов. Извините. Я не хотел вас
обидеть... Я хотел только сказать, что каждый
человек, Авдотья Иванна, по-своему ощущает
(широкий жест) вечность, уму не постижимую. Вы
вот испытываете счастье от этакой тиши. А на
меня сия благодать нагоняет тоску.
Пауза.
Авдотья Ивановна. Вам, как всегда,
сто грамм и семгу?
Дроздов. Да, как всегда...
Авдотья Ивановна идет за стойку буфета.
Траур у меня сегодня, Авдотья Иванна... Да
еще хуже, пожалуй... Оттого вот и грущу и...
завидую. Вам завидую!
Авдотья Ивановна (подает на стол).
Мне?
Дроздов. Вам. Всем обыкновенным людям.
Авдотья Ивановна (уходя за стойку).
Полно, Сергей Петрович. Что с вами? Какой
траур?
Дроздов. Траур. Чертежи спалил,
Авдотья Иванна.
Авдотья Ивановна. Господи! Как же
вы так неосторожно?
Дроздов. Довольно. Десять лет
осторожничал. Довольно... Не вышло, Авдотья Иванна.
Модель — об пол, чертежи и расчеты — в
печку. Десять лет прахом... Десять лет... (Долгая
пауза.) Крушение надежды, пустой результат...
И значит, страх? Да, страх (широкий жест)
перед вечным покоем. (Горько усмехнулся.) Ха!
Все останется: и земная благодать и небесная.
Все останется, а меня не будет. И мучаюсь и
томлюсь, а час мой придет. (Обводит долгим
взглядом пространство. Смотрит вверх
холодными, застывшими глазами.)
Неслышно входит Рубцов, высокий, сухой, угловатый.
О таких говорят: неладно скроен, да крепко сшит. Голова
непокрыта, серебряный густой ежик оттеняет квадратный
лоб, а усы—твердый, почти квадратный подбородок.
Быстрые, светящиеся улыбкой глаза говорят о том, что
человек этот знает секрет вечной молодости. Держа в одной
руке широкополую мягкую шляпу, в другой — суковатую
толстую палку, он стоит позади Дроздова, слушает.
Авдотья Ивановна (из-за стойки).
Не надо так сокрушаться, Сергей Петрович. В
одном — не вышло, в другом — выйдет.
Дроздов. Что? А... Нет, не выйдет,—
поздно...
Авдотья Ивановна. А я так полагаю:
трудиться никогда не поздно. (Увидела
Рубцова, обрадовалась. Хотела что-то сказать, но
Рубцов только кивком головы приветствовал ее и
жестом дал понять, чтобы Авдотья Ивановна
не выдавала его присутствия.)
Дроздов. А... (Махнул рукой.) «Все
суета-сует и нет выгоды человеку при всех
трудах его». (Горько улыбнулся.) В писании, что
ли, так сказано. (Выпил залпом водку.)
Рубцов (весело расхохотался). Хо-хо-хо!..
(Говорит громко, на «о».) Но там же сказано:
«Сладок сон работающего. И нет ничего лучше,
как наслаждаться делами своими и... пить в
радости сердца вино свое...»
Авдотья Ивановна. Верно, Максим
Романович!
Рубцов. По сему случаю прошу бутылочку
сухого! (Усаживаясь против Дроздова.)
У
Дроздов. Максим Романович!.. (Жмет ру-
КУ Рубцову.) Не сдался значит? А в институте
говорили, что ты совсем плох. Едва ли одолеешь
эту заступницу безносую.
Рубцов. А ты поверил?
Дроздов. Поверил! Поверишь тут. Все мы
ползаем под ее покровительством!
Рубцов. Нет, не согласен! Нет, нет! У
меня, Петрович, другая заступница — жизнь.
Властная она богиня, Петрович! И сильная, как
дьявол! Под ее покровительством жить буду
целую вечность. Вот, брат!
Дроздов. Как ученый?
Рубцов. Нет, как Максим Рубцов.
Физически! Да... А ты не к загробной ли жизни
готовишься? Безвременной кончины своей, Сергей
Петров, боишься? Нет, батенька, мы еще с
тобой на земле погрешим!
Дроздов. Погрешим?
Рубцов. Погрешим. Я и на этом свете
человек нужный.
Дроздов. Разве я отрицаю?
Рубцов. Я жить хочу, Сергей Петров. Не
ползать, а жить! Пусть не пятьдесят лет, а пять,
но жить! Ибо лучше пять лет прожить, чем
пятьдесят просуществовать. (Кричит.)
Авдотья Иванна, где же вы, голубушка?
Замешкались...
Авдотья Ивановна (давно стоит с
подносом позади Рубцова. Она с увлечением