Немного зло и горько о любви - Лара Галль

Лара Галль

Немного зло и горько о любви

©Лара Галль, 2009

©ООО «Астрель-СПБ», 2009

Глава 1

Смотрю из чужого окна на незнакомую улицу. Порой хочется не думать. Оформлять в слова аморфность мыслей, недоношенных сознанием, не хочется.

Хочется идти по улице, мягко ударяясь взглядом о летние романтичные платьица, живущие над ножками барышень.

Весна какая необычная… март, апрель и середину мая стояли серые холода, потом резко потеплело, распустились, наконец, листья, и на город сошла жара – летняя совершенно жара, и все девушки нарядились в платья – крохотные, жеманные, помесь блузки и ночнушки.

И так они популярны этим летом, так любимы, что их напяливают на самые разные тельца. Бывают такие фигурки – крепенькие избыточные ножки, а над ними изящный торсик. Такие торсики в коротеньких платьицах, с высокой линией талии, с маленькими рукавами фонариком, приводят меня в замешательство. Особенно если из «фонариков» торчат крепенькие же ручки. Хочется заглянуть «Дизайнеру» в глаза, уловить рассеянность, легкую грусть, помаячить ладошкой перед глазами: «Ну же, очнись!» – но отвлекаться лень, вот еще одно платьице, бумц…

Розовое с желтыми цветочками – коротенькое, как все они в этом сезоне, – над ножками, смоделированными именно для него, – тонкими в кости, коже, игре мускулов.

«Прелесть», – радуюсь редкой гармонии тела и обертки.

Эти «пасторальные» какие-то платья погружают меня в прохладные сумерки воспоминаний.

…Мне тринадцать. Улица наша – из частных домов и домишек.

Девочки-ровесницы по соседству: Галя, Наташа и две Тани – русская и армянка.

Мальчики – два брата Тани-армянки, родной и двоюродный, с русскими именами Миша и Вова. Миша похож на коренастого мужичка с лицом черной птицы. Вова – рыхлый очкарик, от него веет чем-то порочным почему-то. Сторонюсь обоих.

Впрочем, они меня не замечают – статная Галя и золотистоволосая Наташа с кукольным ротиком привлекают внимание всех и всегда.

Таня-армянка тоже хороша, но у нее кривые толстые ноги, зато она добрая, я люблю ее больше других.

Другая Таня – тонколикая красавица – мечена чем-то трагичным, что неизбежно чувствуют плотные потные земляные мальчики и избегают ее. Да и она почти не бывает на улице. Такие платья, что модны нынче, ей очень пошли бы. Но метка не зря лучила невидимую жуть – Таня умерла в восемнадцать…

…А в то лето к бабушке-соседке вдруг приезжает внук из Воркуты – из Воркуты в Ростов, какая даль. Никто и не думал, что у ее сына-алкоголика тоже есть сын. И какой!

Настоящее сокровище для нас – тринадцатилетних девочек – сероглазый, светловолосый, с длинными золотыми ресницами, тонкий, рослый подросток.

И зовут его не Миша-Вова-Петя – ну числятся неромантичными у нас эти имена, что делать.

И даже не Саша-Сережа – излюбленные имена из девочковых «анкет» с туповатыми вопросиками и жеманными ответиками.

О нет, все еще острее: мальчика зовут Олег.

Я – странноватое дитя-в-себе, плохо одетое, темноглазое, с курносым носом – сразу себя исключаю из всех возможных сюжетов с этим невиданным гостем – фарфороволиким принцем.

Золотистая Наташа с алым крохотным ротиком-бантиком – вот ему пара на это лето.

Девочка и мальчик с картинки из идеальной жизни: он робеет, она смущена, солнце подсвечивает щеки, ветер развевает волосы – оба прекрасны без изъянов…

И, разумеется, так и было. Но только первые три дня.

…А на четвертый день этот мальчик является к нам в дом. По-соседски запросто. Бабушка послала за спичками. Берет коробок, твердо выговаривает вежливое «спасибо» и так же уверенно спрашивает у моей мамы:

– Можно я приду к вам в гости?

Мама растерянно моргает:

– Мне пора на работу.

– Это ничего, – не смущается принц.

– Ну… пожалуйста, да, приходи, конечно.

– Спасибо. Я приду.

Слушаю этот диалог в изумлении. Мальчики так не говорят! И что он собирается делать у нас в гостях?!

Олег возвращается через полчаса.

Я, спасаясь от дневной жары, сижу в кухне на полу – самое прохладное место в доме, кухня устроена в полуподвале. Сижу себе тихонько, еще проживая написанное в книжке. Мама ушла на работу, папа еще не маячит на горизонте – мой маленький терминальный рай.

Этот странный мальчик – Олег – садится на пол рядом. Молча. Более того – он кладет голову мне на плечо. Молча. Он безмятежно спокоен.

Мое удивление, пиком метнувшееся в дикое напряжение, постепенно гаснет. Сижу не шевелясь.

Олег поднимает голову и произносит:

– Я не сильно давлю тебе на плечико?

– Нннет.

– Я еще немножко так посижу, хорошо?

Молча киваю.

Я еще не дружила ни с одним мальчиком. Ни за руку не держалась, ни тем более не целовалась. Даже бутылочка в одноименной игре никогда не указывала на меня ни горлышком, ни донышком для робкого чмока в щеку.

И тут вдруг такое – голову на плечо кладут и еще немножко так посидеть хотят.

До сих пор не понимаю, как это было возможно. Моя жизнь была плотно изолирована от всяких простых подростковых чудес: в мире девочек и мальчиков я чувствовала себя так, словно на мне шапка-невидимка.

Что-то мешало мне вместе с другими детьми нестись по ярким дням в стихийном ритме бездумного детства. Да и страх ежевечерних пьяных буйностей отца вытравлял из глаз золото радостной безмятежности, тесня меня за ограду детского мира.

Я играю вместе со всеми, но они – дети, а я – травести.

С приходом этого чужестранника Олега у меня начинается какая-то двойная жизнь. По утрам северный принц по-прежнему играет со всеми девочками во все эти малоинтересные мне догонялки, прятки, в совсем не интересные мне карты, домино, лото.

Я тоже играю со всеми – детям нужны другие дети. И Олег ничем не выказывает своего предпочтения. Никак не объединяется со мной при других девочках.

В обед мы расходимся по домам до вечера. Меня всегда ждет какое-нибудь тихое дело – глажка или зашивание. Мама обычно уходит на работу во вторую смену. Олег, часто не дождавшись даже ее ухода, заходит, усаживается рядом, молча следит за движениями рук.

– О чем ты думаешь? – иногда может спросить.

– О папе, – отвечаю я, в предчувствии вечера.

– Да, – понимает он, у него тоже есть такой папа.

Нет, мы с Олегом не целуемся, не обнимаемся.

Он дожидается, когда я освобожусь, сяду на пол, прислонясь спиной к прохладной стене. Садится рядом, поджав ноги вбок, кладет голову мне на плечо. Мы молчим. Звуки лета ткут яркий теплый воздух там, вовне, а тут только я и Олег. Его безмятежность легко накрывает мою напряженную грусть, баюкая, успокаивая…

– Почему ты не дружишь с Наташей? Она такая хорошенькая, – спрашиваю однажды.

– Потому что у тебя самые красивые глаза на свете, – отвечает он тихо-тихо, и я пугаюсь, что мне послышалось, но не переспрашиваю, пусть послышалось, пусть…

Эти долгие посиделки вдвоем – наша тайна. Никто, никто не знает о ней. Но однажды мы решаем идти всей компанией в парк на аттракционы.

То есть они решают – мне нечего и думать об этом, аттракционы – дорогое удовольствие. Максимум что мне перепадает порой – десятикопеечные «лодочки» и пятикопеечное детское колесо обозрения.