––––––––––––––––––––––––—
Юрий Николаевич Орлов - История одного шедевра.
––––––––––––––––––––––––—
ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА.
Часто ли Вам случалось проснуться знаменитыми? Предположим, невзирая на мизерную зарплату, на бурление в животе, нестерпимый словесный «зуд» тёщи или свекрухи, немелодичный храп в ухо любимого супруга или же милой супруги, погоду, непогоду, время года, да и именно само Время, Вы проснулись и сказали себе нежно : - Я, милая моя Душа, стал знаменит. Не случалось? А, возможно, Вам посчастливилось ПОЧУВСТВОВАТЬ себя знаменитым? Не было такой душевной оказии? Позволю себе спросить: - А не йог ли Вы? А Вы чувствительны к чему нибудь? А, вообще, случалось ли Вам проснуться, или же Вы находитесь в состоянии противном бодрствованию? Не смею более интриговать Вас, уважаемый мой читатель… Простите великодушно мою смелость и позвольте описать Вам следующую ситуацию, которую мне пришлось пережить… Начну свой рассказ с того события, что я проснулся. Проснулся не просто так, а от телефонного звонка.
- Алло…
- Привет, папа…
- Привет, сын. Как дела?
- Да вроде бы и ничего…
- Что случилось?
- Ты знаешь… Помнишь свою картину? Шторм в ночном море…
- Да, конечно.
- Нет больше этой картины…
- Украли воры? Твоя мама продала её на аукционе?
- Она вчера её зарезала, как курицу… Психанула, взяла нож и …
- Восстановить можно?
- Нет. Изрезала холст в лоскуты… В лапшу…
- Понятно.
- Ты не переживай, папа.
- Разумеется, сынок…
- Ну пока.
- …….
Закрыв глаза, вспоминаю историю этого полотна. Долго, почти год я писал его. В ночном море, освещаемом сквозь тяжёлые тучи Луной, боролся со штормом корабль, оставленный своей командой. Картину я назвал «Wobulimans». Разумеется, я тогда повторял строки из одноимённого стихотворения А. Вознесенского.
«… опять не удался пасьянс…
С нами Любовь.
Wobulimans.»
Эту картину я подарил одной барышне, в которую имел несчастие влюбиться. Успешно родив сына и дочь, барышня вспомнила, что на свете белом, кроме Вашего покорного слуги, есть и другие мужчины, у которых в карманах очень много денежных знаков. Её мама страстно поддержала новые сердечно-денежные начинания своего уже стареющего дитяти и, что вполне естественно, я был под белы ручки выдворен из семьи. Гэть, холоп с панского двора! Картина, что тоже вполне понятно, была снята со стены и отправлена в острог…
Последние лет десять моя бывшая супружница держала её в пыльной кладовой. Среди ржавых гвоздиков, обломков инструмента, останков обуви и старых газет стояла картина себе в углу, укрытая паутиной и всякой дрянью. Сонные тараканы делали свои дела на рваных в клочья парусах, седое море сердито урчало в ответ на это безобразие. Зло скрипел своим такелажем гордый корабль. Подрамник тихо вторил ему. Мыши начали потихоньку грызть холст. Корабельные крысы, сообразив, что не случиться им более увидеть берега и света белого, скалили в темноту кладовой свои жёлтые зубы.
- Канальи! – кричали они мышам, - Вздёрнуть бы всех вас на рее!
- Лапы коротки, - пищали им в ответ мыши и продолжали уничтожать произведение искусства, нисколько не обращая внимания на проклятия.
Иногда дверь кладовки открывалась, на мгновение корабельные крыски, ослеплённые ярким светом, закрывали свои глаза лапками.
- Земля! Солнце! Мы спасены! – кричали они радостно, - Хвала Творцу и капитану!
Но на картину была бросалась очередная порция мусора и дверь с грохотом закрывалась.
- Это сверкнула молния и гремел гром! – выкручивая мокрый от морских брызг хвост, сказал капитан.
- Да… да… - рассеянно ответил юнга-крысёнок.
- Да сколько же можно нам скитаться по морю! – вскричал одноглазый корабельный плотник.
- Да! Да! Уж 20 лет болтает нас в этой скорлупе! А всё из-за него! Это не капитан! Он просто пьяница и самозванец! – взорвалась диким криком команда.
- Бунтовать, кошачьи потрохи! – грозно отвечал им командир, - Боцман, четыре каракатицы мне в левую ноздрю, всыпать наглецам солёных линьков! Не тебя ли, одноглазый, я спас от виселицы в одном из рассказов нашего Творца?!
- Низложить! – кричал плотник, залезая на ванты, - Капитана на рею!
- Да. Да, - рассеянно повторил юнга, - Шкертать капитана!
- А не тебя ли, бездельник, я подобрал под церковной оградой, где тебя «забыла» твоя крыса-бабка?! – кричал капитан в морду юнги, не забывая осыпать бунтарей ударами могучих крысиных лап.
- На рею! – отрезал немногословный боцман, завязывая на куске шкерта нехитрый узел для шеи своего командира.
- Р-р-р-азбойники! Марсовым на марс! Паруса ставить!
- Баста! Кончился твой срок! Хорош пеньковый галстук?! – спросил командира боцман, накидывая на его шею петлю.
- Молитесь Творцу, пёсьи хвосты!
- Сам молись, капитан, – обратился к крысе с петлёй на шее корабельный капеллан, сложив на своей серой шерстистой груди лапки.
- Трубку! Команда! Я хочу выкурить перед встречей с Творцом трубку!
- Пусть курит… - справедливо решила команда.
Мыши прекратили поедать картину, ожидая развязки. Они отошли чуть дальше, желая видеть всё события.
- Команда, - прохрипел капитан, раскуривая глиняную трубку, - я должен раскрыть одну страшную тайну.
- Какую ещё тайну? – спросил разгорячённый борьбой старый кок, держа в лапах клочок шерсти и пытаясь приладить его на свою грудь, откуда он только что был благополучно выдран могучей лапой командира.
- Правильно, кок. С паршивой крысы – хоть шерсти клок! Ты поплюй на него, прежде чем высадишь этот славный кустик на своей чахлой груди. От страха слюна пропала? Подойди ближе, мышиная твоя душа. Я с удовольствие плюну в негодяя, - мрачно засмеялся капитан.
- Он ещё дразнится! – замахнулся кривым ножом один из матросов.
- Цыц, щербатый! Пусть он говорит.
- Команда! Мы просто нарисованы на холсте!
- Ересь! Не слушайте его! Он сумасшедший! – закричал капеллан, раскинув перед матросами руки.
- Цыц, серый! Пусть он говорит! Продолжай, капитан.
- Творец просто написал краской на холсте и это штормовое море, и нашу бедную скорлупку, и этот кусочек Луны и эти тучи…
- Не слушайте этого ерети… - начал было кричать корабельный служитель культа, но хлёсткий удар в крысиный нос оборвал его пламенную речь, лишив его при этом двух передних зубов.
- Продолжай, капитан.
- Это всё, моряки, что я знаю… Мы обречены на такую жизнь и на борьбу со стихией… Другой жизни у нас не будет… - закончил, затягиваясь трубкой, старый капитан.
- Похоже на правду… Мне бабка рассказывала, что её прапракакая-то бабка видела, как на куске доски один чудак малевал какую-то Коконду… Или Анаконду… Лепонардо… Так чудака звали… Краска у него, ещё говорила ей прапракакая-то бабка, была вкусная… Что будет с нами дальше, капитан?
- Кому же зна…
Дверь в кладовую резко открылась. Матросики, ослеплённые солнечным светом, не увидели руки человека, прекратившего их страдания. Острый нож воткнулся в холст и с хрустом разрезал пополам бедный парусник. Рухнули мачты, тяжёлая волна захлестнула борт корабля.
- Полундра!!! – истошно кричали бедные скитальцы-матросики.
- Все за борт!!! За борт, канальи!!! – кричал крысам их капитан.
- Вот тебе! Получай! – закричала женщина и второй удар лезвия по холсту отрезал команде путь к спасению, отделив море от корабля.
Команда стала на колени и вознесла лапки к небу, призывая на помощь Творца. Всё было напрасно. Пронзительный, стремительный и страшный, как удар молнии, нож отделил от взглядов матросов Луну и тяжёлые тучи.
- Прощайте, братцы! Простите своего командира!
- Прощай, прощай, командир! – отвечали ему матросы, захлёбываясь тяжёлой волной.
- Вот тебе! Вот тебе! – повторяла женщина.