— Мистер Лукьянов собственной персоной! Чем обязан? Дорогой гость. Редкий гость. Последний раз, если не ошибаюсь, вы были у меня осенью две тысячи шестого года. Подождите, дайте вспомнить… Да-да, двадцать пятого октября две тысячи шестого года.
Казимир Пуришкевич обладал необыкновенной памятью и был не прочь демонстрировать ее вновь и вновь при всяком удобном случае.
— А мистер Пуришкевич никак не изменился и по-прежнему блистательно лучезарен.
Они подошли друг к другу и, обменявшись вначале рукопожатиями, вдруг неожиданно для самих себя коротко и стеснительно обнялись. Бывшие соседи.
— Как поживаете, дорогой?.. — спросил Пуришкевич, указав Ипполиту на кожаное кресло, стоящее перед его массивным письменным столом. — Сам я, с вашего разрешения, вернусь в свою излюбленную позицию — И Пуришкевич протиснулся за свой стол в высокое кресло, напоминающее кресло дантиста, кожаное сиденье покоилось на никелированном стебле, и лепестки никеля несли на себе там и тут кожаные цветы, в середину с ласковым вздохом опустился Казимир.
— Поживаю плохо, — сказал Ипполит.
— Ну-ну, расскажите, — ласково попросил Пуришкевич, ничуть не смутившись тем, что Ипполит плохо поживает.
— Здесь можно говорить свободно? — Ипполит обвел взглядом светлый кабинет Пуришкевича.
— Если бы было нельзя, я бы уже давно тут не сидел. — Пуришкевич нахально усмехнулся.
— Вы, конечно, знаете о существовании закона 316, пункт «B», ограничивающего продолжительность жизни, Казимир Карлович?
— Разумеется, — пожал плечами Пуришкевич, — но мне только пятьдесят шесть, меня закон пока не беспокоит.
— Мне шестьдесят пять, — сказал Ипполит.
— Уже? — изумился Казимир, впрочем, так и не придав своему лицу сочувствующего выражения. — Я бы никогда не дал вам больше пятидесяти пяти. Я всегда думал, что вы мой ровесник.
— Если бы, — вздохнул Ипполит.
— Это вас и заботит, мистер Лукьянов, как я понимаю? Что думаете делать?
— Прожить как можно дольше, — ответил Лукьянов улыбнувшись, стараясь «сложить» лицо таким образом, чтобы гримаса поместилась ровно посередине между геройским и безразличным выражениями.
— И вы хотите, чтобы я помог вам жить как можно дольше? — Пуришкевич ухмыльнулся. — Чего ради? Я даже не ваш лучший друг.
Ипполит хотел сказать, что годы не оказали никакого воздействия на психологическую структуру Казимира Пуришкевича, что он с таким же удовольствием продолжает играть дешевого гангстера, «ужасно циничного и хладнокровно жестокого», но удержался, резонно рассудив, что Казимир и есть дешевый гангстер с Лоуэр Ист-Сайд.
— Казимир Карлович, мне нужна новая айдентити-кард и оружие. У вас есть связи. Помогите.
— Слушайте, Ипполит. — Казимир Карлович отодвинулся, упершись пухлыми руками в стол, далеко назад вместе со своим зубоврачебным креслом. — Вы появляетесь из ниоткуда через восемь лет после вашего последнего визита и просите у меня айдентити-кард и оружие. Раздобыв вам только первое или только второе, Казимир Пуришкевич рискует влететь в тюрьму на необыкновенно долгий срок до самого того времени, когда уже и к Казимиру Пуришкевичу станет применим закон 316, пункт «B»…
— Демографический закон 316, пункт «C», гласит, что все преступники, содержащиеся под стражей к моменту их шестидесятилетия, подлежат уничтожению, дорогой Казимир, — прервал его Ипполит.
— В самом деле? — Пуришкевич выглядел удивленным. — Я не знал.
— Такому умному человеку, как вы, срок не грозит, Казимир Карлович. Насколько я знаю, вы никогда не отбывали наказания, не так ли?..
— Сидел, сидел, — ухмыльнулся Казимир, — в ранней молодости. По неопытности. Но сидел под другой фамилией, так что в компьютеры информация не попала.
— Вы правда не знали о существовании закона 316, пункт «C», Казимир Карлович?
— Какая разница, знал, не знал, — засуетился Пуришкевич в кресле. — Главное не это. Могу ли я вам доверять, вот в чем дело.
— Можете. Я же вам доверился. Вам никакого труда не составит сделать несколько телефонных звонков и выяснить, что Ипполиту Лукьянову действительно шестьдесят пять лет, а следовательно, я автоматически вне закона и, придя к вам, подвергаю себя смертельной опасности. У вас много грехов перед ними, пусть и не доказуемых в суде, но грехов. А вдруг вы решите замолить один из них, выдав им Ипполита Лукьянова, литератора? А я все же вам доверился.
— Если бы вы им были так нужны, они бы убрали вас, не дожидаясь, пока вы сентиментально отпразднуете свой день рождения, Лукьянов. Чушь. — Пуришкевич сделал оборот в кресле, оно неожиданно оказалось вертящимся. Сделав оборот, он протер лицо ладонью. — Хорошо, предположим, я вам доверяю. Предположим, я вам достану айдентити и оружие. У вас есть капуста, money, чтобы за них заплатить?
— Нет, — признался Лукьянов.
— Вот. — Пуришкевич торжествующе улыбнулся. — С этого и нужно было начинать. Писатель! Автор полицейских романов. Секс и преступления! И вы имеете нервы приходить к занятому человеку и морочить ему голову вашими проблемами, не имея денег, чтобы заплатить за мою заботу о ваших проблемах… — Пуришкевич встал, оправил свой цвета какао мятый костюм, потом синюю рубашку и закончил туалет, подтянув широкий красный галстук.
— Деньги есть в моем банке. Немного, но есть. Но с изъятием айдентити-кард автоматически закрыт и счет… Я уверен. — Лукьянов помолчал. — Послушайте, Казимир, я могу отработать для вас эти деньги…
— А-а! Бросьте. — Пуришкевич даже зажмурил глаза и махнул рукой. — Что вы можете? Писатель!.. Чушь.
— Вы, надеюсь, понимаете, что мне совсем нечего терять, Казимир Карлович. — Ипполит постарался заглянуть в глаза Пуришкевичу. — Совсем нечего. Дайте мне в обмен на айдентити-кард любую работу, как бы опасна она ни была.
— Я не печатаю айдентити-кардс в типографии, я не произвожу оружие, дорогой мистер Лукьянов. — Пуришкевич вдруг стал приторно вежлив. — Все, что я мог бы сделать для вас, если бы у вас были доллары, попытаться узнать здесь и там, понюхать воздух — не пахнет ли в нем где-то айдентити-кард плюс пушкой, и если бы нашел, связал бы вас с теми, у кого бы их нашел, или взялся бы сам обменять ваши доллары на их товар. Понятно?
— Вот и понюхайте. Но давайте только заменим доллары в этой операции Ипполитом Лукьяновым, человеком, предлагающим свои услуги, готовым на все, «камикадзе». Я уверен, что ваши друзья…
— У меня нет друзей, Лукьянов…
— Хорошо, ваши предполагаемые контакты нуждаются в людях, которым нечего терять.
— Лукьянов, вам шестьдесят пять лет! Я понимаю, что закон 316, пункт «B», разрушит какой угодно разум, но взгляните правде в глаза: кому может быть полезен старик шестидесяти пяти лет?
Рассерженный Лукьянов расстегнул комбинезон. Сорвав его, он стащил с себя куртку и стал снимать тишотку.
— Эй, эй, что вы вздумали раздеваться у меня в офисе? — Пуришкевич вдруг развеселился и, выйдя из-за стола, внимательно обошел вокруг голого по пояс Лукьянова. — А что, и в самом деле неплохо сохранились…
— Неплохо сохранился! Пан Казимир, пощупайте мои бицепсы. — Лукьянов напрягся, и Пуришкевич охотно пощупал вздувшийся бицепс Лукьянова. — Черт, сильны! — уважительно пропел он и вернулся за стол, сел в кресло. Может быть, он поспешил убрать подальше от глаз Лукьянова свой вздувшийся живот и сдобную талию. — Но,— возгласил Пуришкевич из кресла, — вы что собираетесь делать с вашими мышцами — двигать мебель, Ипполит? Перемещением мебели вы и в несколько лет не сможете вернуть моим друзьям долг. Айдентити-кард обойдется вам тысяч в двадцать пять долларов.
— Я не собираюсь двигать мебель, я продемонстрировал вам свое общее физическое состояние. Блестящее, сознайтесь. Я бегаю, прыгаю и делаю все эти движения с тем же успехом, что и индивидуумы, имеющие удовольствие быть на четверть века младше меня. А почему айдентити-кард стоит такую несметную сумму денег? — Ипполит начал натягивать тишот.
— Вы же хотите настоящую айди, из Департамента Здоровья, Труда и Благосостояния, а не липовую, с которой вас задержит первая же полицейская облава, а? Настоящие производят там в Здортрудблаге и продают налево только очень надежным людям за очень большие деньги, так как риск очень велик… Но, — Казимир просиял, — на коррупции держится мир. О могучая коррупция!